Язычник [litres]

Первый же из отпрысков Сапуновых, получивший по чьей-то прихоти иноземное имя Арнольд, явил собой могучего мужика, мордастого и хваткого. На лице его все было собрано в тесную кучку: глазки, губы, нос – собрано и чуть нахмурено, что говорило о характере взвешенном и рачительном. Он же и вырвался первым из грязи – если не в князи, то в купцы. В 1903 году стал он хозяином суконной лавки в Ярославле, и везли ему сукна из Новозыбкова и Клинцов, из Москвы и Питера. Ухватистый, потный, красный, сам таскал рулоны, экономя на грузчиках. И словно почуял тот мужик – прадед – силу имени, и тогда потекли уже во времени общим потоком Арнольды, похожие друг на друга даже не как сыновья и отцы, а как братья-близнецы. Были они словно одно существо, являвшее себя в разных местах и разных временах: то оно, оставив Ярославль и перебравшись на юг, превращалось из мелкого купца в кладовщика санатория для детей революции; то нежданно-негаданно, подчистив происхождение, оборачивалось снабженцем для столовой при Краснодарском крайкоме; то ползло по торговым должностям от продавца мясного отдела до зама краевого торга; то, проворовавшееся и сосланное на Дальний Восток, сумело обелиться и вновь поднималось на ноги, выслуживаясь сначала на пирсовом складе, а потом заведуя и всем немалым пирсовым хозяйством большого рыболовецкого колхоза; то оно нащупало новую жилу: поднималось по районным ступеням комсомолии – от инструктора до второго секретаря. И наконец по-настоящему расправило плечи – настала его эпоха.

Арнольд Арнольдович одним из первых на острове почуял слабину, бесхозность в рухнувшем с глиняных подпорок государстве. Он стал скупать у рыбаков, у браконьеров, у той черной кости, которая по-прежнему таилась и пахала, не поднимая головы, не пытаясь оглянуться и понять, что время притекло другое, что можно и без пахоты урвать-сколотить капиталец, – нет же, пахали в упрямой тупости, – он презирал их за эту тупость, – а он стал скупать у черной кости почти даром икру центнерами, и несколько нанятых баб – такая же черная кость – с утра до ночи грохотали икру на ручных грохотках, варили тузлук и, без меры напичкав консервантами, солили ее в деревянных бочках. Прикопав в землю, Арнольд Арнольдович хранил бочки до поздней осени, а потом по холодам вывозил – заказывал трехтонный контейнер и с великими трудами и расходами на взятки пограничникам и налоговикам переправлял на материк. Сдавал икру оптом в приморских городах, рубли тут же менял на иены и доллары. И два сезона подряд бог торгашей – Мамона – снисходил к нему: Арнольда Арнольдовича не ограбили, не обокрали, не надули, хотя от ощущения риска кружилась у него голова и сердце ныло-болело, как у предынфарктника.

А к зиме гнал Арнольд Арнольдович обратные контейнеры, груженные чем ни попадя: импортными жвачками, шоколадками, сигаретами, тушенкой, китайскими тряпками. Он сам, как маленький местный торговый бог, стал обрастать ларьками и магазинчиками: имел торговлю в Южно-Курильске и во всех остальных поселках острова. Когда разрешили безвизовые поездки южных курильчан в Японию, первым наладил путь за пролив. Торговые плечи его стали шире, но он все еще распылялся, сам хватался за всякое дело: переправлял на материк телевизоры и видеомагнитофоны, брал в аренду палубу шедшего из Ниигаты в Находку сухогруза и вез японские автомобили, купленные за бесценок на свалках. Позже он стал посылать подручных и сумел поставить дело так, что никто из его бухгалтеров, снабженцев и управляющих, которых стали называть импортным словом «менеджеры» (сам он не совсем понимал его значение), не воровал у него. Обещанием большой премии в пятьсот тысяч иен тому, кто разоблачит вора, он обязал свою контору на взаимную поголовную слежку.

Когда начали крушиться местные рыболовные хозяйства, Арнольд Арнольдович, пользуясь старыми комсомольскими связями, стал прикупать – по окончательной дешевке, бросовей не бывает – кунгасы, двигатели, снасти, выцыганил почти задаром два больших склада, долю на рыбозаводе, малый рыболовный сейнер, арендовал четыре тони, потом прикупил еще два склада и еще мэрээску. И почти всю рыбу, что налавливали его черные копеечные бригады, он продавал по-браконьерски, без оформления в Японию и Корею, чаще всего через подставное лицо, японского предпринимателя, имевшего на Курилах для прикрытия совместное с Арнольдом Арнольдовичем предприятие – маленький цех по переработке креветок.

Арнольд Арнольдович возвышал голову над ландшафтом острова, над черной массой населения, ступал по земле хозяином, самому себе отведя главенствующую роль, решившись быть одним из самых веских, внушительных людей на острове, впрочем, уже даже и не решившись, уже ощущая себя той несокрушимой силой, которая, подобно киту, держит на себе земную твердь и всех обитающих на ее поверхности букашек, зверушек, людишек. Все желания и образы его формировались этим важным знанием.