Язычник [litres]

Пытались сунуться к нему рэкетиры из райцентра с предложением поделиться, но по истечении трех дней вожачка их, упрямого громилу Стасика, обнаружили утром на площади в райцентре, недалеко от собственного дома. Висел Стасик на электрическом столбе, синий язык его, и раньше немногословный, теперь вовсе затвердел, прикушенный сведенными челюстями, тонкий капроновый шнур, натянутый до звона, едва не рвался от центнерового затвердевшего тела. Пока власти исхитрились пригнать автокран да отправить его назад в гараж, потому что оказался он неисправен, пока нашли и пригнали другой автокран, пока сняли Стасика, райцентр успел насмотреться на него и сделать выводы.

А еще через год явились на остров парни из Южно-Сахалинска, человек девять или десять, на двух больших темных джипах, для которых они не поскупились нанять часть палубы на теплоходе. На джипах они стали объезжать местных торговых прохиндеев, совать им под нос дуло калашникова, назначать размер ясака и срок выплаты. Но прошел день-второй – и один джип, посланный на юг острова, исчез, просто исчез, как исчезает утренний мираж на море, не оставляя следов. Остров, сделали вывод старожилы, – океан, джунгли и вулканы, здесь немудрено провалиться сквозь землю или в пучину морскую. На следующее утро второй джип, отправившийся было на поиски первого, при отъезде от гостиницы был уже без всякой магии беззастенчиво взорван связкой из нескольких ручных гранат, закрепленных под днищем, – от взрыва вылетели стекла в окружающих домах, и опять же старожилы высказали особое мнение: одна Ф-1 стоит на острове две бутылки водки, каждая бутылка троекратно превышает цену материковой, так что человек, сделавший это, понес серьезные расходы.

Никто слова упрека не сказал Арнольду Арнольдовичу, хотя он на своем джипе первым оказался на месте взрыва. Лицо его, вернее, все те наросты и углубления: нос, рот, глаза, брови, – тесно собранные на крепкой красной морде, удовлетворенно или, скорее, деловито морщились, как морщились они всегда, когда исполнялась, округлялась тяжелая, но нужная работа. Он обошел покореженный автомобиль, осмотрел окровавленные тела, оглядел вылетевшие стекла в домах и высунувшихся испуганных жильцов, кивнул одному-другому.

А чуть позже он здоровался за руку с прибывшими милиционерами, сочувствовал их труду. Потом сел в машину, уехал на юг острова, где был у него любимый дом и где жила его семья. Был у него дом и в Южно-Курильске, где жили старенькие родители, и дом в Южно-Сахалинске, который он сдавал внаем, была солидная законсервированная квартира во Владивостоке. Все это добро он называл тылами и наследством. Он своему делу давно прочил счастливое продолжение: последний из Арнольдов Арнольдовичей, уже брюхастенький и мордастенький, с тесно поставленными глазками, носиком и ротиком, в своем пятом классе приторговывал на переменах сникерсами и сигаретами – так отец приучал его к делу, редко балуя наличными, а чаще давал товар, требуя возвращать семьдесят пять процентов с реализации. И младший Арнольд, как отец его, как отец отца, отец деда и отец прадеда, не говорил слова «деньги», а укреплял свою влитость в семью принятым в роду ласковым «денежки». Были они – Арнольды – глубоко убеждены, твердо верили, что каждый, кто не чувствовал денежек, кто не ведал тайного мистического общения с ними, – дурная, негодная сволочь, черная кость. «Человек толк в денежках знает, – проговорил как-то один из Арнольдов, возможно, самый первый, и остальные подхватили, облелеяли, вознесли лозунг в молитву. – Он не крыса и не таракан. Крыса и таракан еще ничего не смыслят в денежках. А он – человек, он знает!»

* * *

Арнольд Арнольдович не дождался конца погрузки, хорошо знал, что без его довлеющего присутствия еще лучше управятся, пошел к машине, и новый водитель его Миша Наюмов, невысокий и далеко не молодой уже человек, но жилистый, сильный и проворный, вышел, открыл ему дверь – не столько с услужливостью, сколько с шустрой ухватистостью, как бы сам себя причисляя полезным винтом к делам хозяина.

– Домой, – приказал Арнольд Арнольдович.

Миша покатил не быстро, но и не осторожничая, не объезжая глубоких луж на выезде с пирса, потому что Арнольд Арнольдович не любил виляния, любил проломное движение вперед – машина раза два утонула по самые пороги, разметывая на стороны волны.

– Вот что, – сказал Арнольд Арнольдович, – через час поедем в одно место. Заправься.

Миша завез хозяина домой, а через час вновь был у ворот Арнольда Арнольдовича. Хозяин вышел из дому не с пустыми руками – вынес корзину с продуктами. Миша заметил горлышко водочной бутылки, обложенную окороками, сыром и пучками зелени.

– Едем на Семнадцатый, – сказал Арнольд Арнольдович.

– Понял, – кивнул Миша, нутром чуя доброе расположение хозяина, хотя маска – красная, широкая, с тесными глазами, ртом, носиком – пыталась прятать настроение.