Язычник [litres]

– Вот что главное, – заговорил Арнольд Арнольдович: – Есть у меня задумка, тебе одному говорю, сболтнешь кому – голову отвинчу. Место это, дикое, неухоженное, хочу я преобразить. Ты представь: будет здесь в следующем году туристический комплекс. Вон там, на склоне – террасами семь-восемь коттеджей, на серном ручье – лечебный центр, там – спортивная площадка, дальше, на побережье – станция для дайвинга.

– Для чего?

– Для дайвинга, темнота, для подводного плавания.

– Тебе, Арнольд Арнольдыч, зеленые не дадут, – усомнился Миша. – Здесь ящерицы живут, какие больше нигде в мире не живут.

– Зеленые… – передразнил Арнольд Арнольдович. – Против твоих зеленых у меня другие зеленые есть. – Оба засмеялись, и тогда уже Арнольд Арнольдович, снизойдя, стал объяснять: – Ящерица называется сцинком дальневосточным, не путай, темнота, с цинком. Это и есть главное. Еще водятся здесь полозы, три вида, редчайшие, а есть еще куча насекомых, их называют эндемиками, но тебе про это лучше не говорить, ты все равно не поймешь… И есть дикая магнолия. А посмотри на мыс Столбчатый, а на скалы Богатыри. Это все главное.

– Да это все я видел.

– Что ты видел, темнота? Тебе такое под нос сунуто, а ты ничего не видел… А знаешь, какие люди поедут сюда? И будут платить деньги, чтобы посмотреть на этого твоего сцинка, чтобы полоза подержать за хвост, чтобы в бухте понырять и морду свою в маске сфотографировать… Да какие деньги будут платить! Потому что здесь одна Красная книга. За пять звездочек так не платят.

– За чего?

– Темнота ты, темнота… Да ко мне сюда Америка поедет, Европа поедет. Элита.

И Арнольд Арнольдович скоро успокоился, лег поудобнее, изредка нагоняя теплую волну на пузцо.

– А вот и девочки, – весело сказал Миша, глядя в сторону тропы, протоптанной среди высоких трав к берегу моря.

Арнольд Арнольдович приподнялся на локтях, тоже посмотрел туда и заметил несколько женских молодых фигурок в ярких ветровках, по пояс скрытых травой.

– Южно-курильские потаскухи, – с показательной брезгливостью сказал он и с той же брезгливостью приказал: – А ну-ка, Миша, берем их в оборот. А то посмотрим еще, как ты с этим добром можешь управляться. Пригласи к столу.

Миша заулыбался, поднялся, расправил плечи, пошел к разложенным на подстилке закускам, стал откупоривать водку. Арнольд Арнольдович не спешил вылезать, не сводил глаз с четырех женских головок, которые двигались уж очень спешно – наверное, бежали по тропе, часто оборачиваясь на ходу, и что-то, кажется, даже выкрикивали – друг другу или тому, кто, пока невидимый, двигался следом. Арнольд Арнольдович не сразу насторожился, но все равно раньше Миши понял, что девушек напугал кто-то и они убегают. «Зверь или человек?» – спешно подумал Арнольд Арнольдович и в ту же секунду увидел, как в стороне, откуда бежали девушки, в высокой траве мелькнула массивная голова, покрытая всклокоченной рыжей шерстью. Тревога стиснула грудь: «Медведь!» Голова исчезла и опять показалась, и теперь Арнольд Арнольдович рассмотрел: была она человеческая. «Играются, стервы», – с холодком облегчения сказал он себе. Был рыжий мужичина мохнат по самые глаза. Размахивая ручищами, он догонял девушек, они же громко повизгивали. «Ну стервы, ну стервы…» – беззлобно приговаривал Арнольд Арнольдович, немного раздосадованный, что в компании девушек оказался мужик.

Но мужичина поравнялся с ними, когда они почти уже выскочили на полянку, и Арнольд Арнольдович успел заметить, насколько он велик, огромен ростом. Девушки вдруг совсем нешуточно сыпанули в стороны, но одна замешкалась, и вновь оторопевший Арнольд Арнольдович видел, как бегущий мужик походя отвесил ей оплеуху – фигурка в красной курточке отлетела в бурьян. «Что за черт…» – произнес Арнольд Арнольдович. Мужичина выскочил на поляну, ринулся к тому месту, где Миша, присев на корточки, что-то суетливо делал. А Миша расшвыривал закуску и вещи Арнольда Арнольдовича, потому что сунул куда-то туристический топорик и теперь лихорадочно искал его.

Был огромный грязный человек одет во что-то странное, и Арнольд Арнольдович не сразу сообразил, что это и не одежда вовсе, а некие остатки ее – наверное, нижнего белья, кальсон, что ли, – грязные лоскуты, как если бы кто-то планомерно и настойчиво сначала валял в грязи, потом рвал на полоски белье, и оно держалось на нитях и клочках, а в прорехах ворочалось сильное крупное розовато-белесое тело, ноги его были босыми.