Язычник [litres]

– Унеси назад, – строго сказал Бессонов и слегка пнул канистру носочком кеда. И хотя толчок был несильный, канистра, не столько от удара, сколько от внутренней неугомонившейся волны, плюхнулась набок. Растерявшийся старпом не успел ни шелохнуться, ни подавить уже лишнюю улыбку, как из-под руки Бессонова гибким проворным змеем вынырнул рыжеволосый Валера, подхватил канистру, отбежал немного.

– Андреич, ну ты чего… ты чего… – заговорил он быстро, заискивающе и вместе с тем истерично, стал пятиться от Бессонова.

– Отдай назад, ханурик ты х…в, – рассвирепел Бессонов. – Ты что, не понимаешь? Отдай…

– Ну, бугор! – Валера побежал от него по дуге к бараку и по второй дуге вокруг Жоры. А у барака вырос длинный мосластый Удодов с жестким решительным лицом. Валера спрятался за его спину. Удодов раздвинул руки, преграждая Бессонову путь, и заговорил резким голосом, широко двигая костистой челюстью:

– Ты полегче, сам Арнольдыч приказал, х… ли ты, командир тоже!..

Бессонова будто ожгло изнутри, и огонь, ярость он выметнул страшным тяжелым ударом в двигающуюся челюсть. Удодова повело в сторону, но он устоял. Бессонов ударил второй раз. Удодов выгнулся, руки разлетелись в стороны, он рухнул навзничь. Валеры уже не было поблизости: согнувшись, обнимая канистру, он усердно бежал по тропинке старого медведя в сопку.

– Ах ты!.. – Но Бессонов, вместо того чтобы догонять, побежал в барак, тут же выбежал, на ходу заряжая ружье. Валерина рыжая растрепанная голова мелькала в высокой траве. Бессонов прицелился, но тут две руки, жесткие, мощные, вцепились: одна – в ружье, отводя ствол вверх, другая – в плечо Бессонова, разворачивая его к себе.

– Семён! Нельзя!

Бессонова обдало жарким дыханием, он увидел почти притиснутое к нему раскрасневшееся усатое лицо Ахметели. Бессонов яростно вывернулся, желая тут же вцепиться, вгрызться в это лицо, но Жора, в руках которого осталось ружье, отступил и, держа ружье за ствол, потрясая им с нервностью, неожиданной для его спокойствия, закричал:

– Перестань! Остынь!..

Бессонов в ярости повернулся к Удодову, тот покорно сидел на песке, одной рукой держался за нижнюю часть лица, другой машинально прикрывал лоб. Бессонов сделал два шага в сторону берега, но увидел, что старпом с матросами уже суетливо выталкивали шлюпку в море – по колено месили воду. Тогда Бессонов побрел в барак и только теперь почувствовал острую боль в сломанном мизинце.

От «Равного» долго никого не было. Валера и Удодов исчезли. Бессонов, насупившись, молча сидел за столом. Только Жора однажды подошел к нему, положил руку на плечо. Бессонов с неприязнью мотнул плечом, скидывая руку, но Жора не обиделся, сел напротив, достал сигареты, протянул раскрытую пачку Бессонову, тот глазом не повел. Жора примирительно качнул головой, закурил сам.

Наверное, через час или больше того в барак вошла Таня.

– Плывут, – сказала она и ушла дальше в комнату, за полог.

Жора вышел, немного постоял в дверях.

– Трое или четверо… Да, четверо.

Бессонов кивнул, но сказал недоброжелательно:

– Зря ты меня удержал.

Жора смолчал. Но скоро и Бессонов повернулся к двери. На берегу у швартующейся шлюпки крутились люди, одна фигурка в черном отделилась и неспешно пошла к бараку.

– Неужели капитан? – сказал Жора. – Не может быть… А ведь точно: капитан.

Бессонов подумал, что человек в аккуратном, чуть ли не парадном кителе и белой фуражке одним видом должен выражать высокомерие. Но лицо у приблизившегося было не столь важным, вернее, не столь суровым, как ожидалось, а немного рассеянным, припухшим, с зеленоватыми тенями, как у засидевшегося в полуподвальной конторе клерка, – вполне себе сухопутное безобидное лицо. Нес он себя на кривоватых ногах, свою заметно прорисованную годами полноту размеренно и размеренно отпускал на лицо эмоции, дозируя жесткие складки у губ, нахмуренность седеющих бровей и – без преувеличения – надменность: чувствовалось, что он любил меру в эмоциях. Жора с его приближением тоже уселся за стол.

– Здравствуйте, – сказал вошедший и чуть приподнял правую руку, но далеко не донес вялых пальцев до козырька. – Я капитан Зосятко…

– Вас, наверно, здорово приперло, – сказал Бессонов, – раз сами пожаловали.

– Вы Бессонов? – Зосятко скользнул взглядом по его хмурому лицу, но в этой мимолетности могла быть и особая внимательность, способная сразу определить настроение человека. Он улыбнулся. – А я скрывать не буду: приперло. Вы ставите нас в скверное положение. Деньги за рыбу ушли, но отгружать ее вы отказываетесь.

Бессонов развел руками. Зосятко продолжал улыбаться.

– Я вам предлагаю оставить споры. Это пустое…

– Совершенно с вами согласен.

– Просто выйдите на связь со своей конторой. И спорить не будем. Просто выйдите на связь.

– Разговора не будет, – жестко сказал Бессонов.

– Я не требую от вас разговора. Просто выйдите на связь. – Зосятко заложил руки за спину, и Бессонов отметил про себя, что капитан сразу сделался будто уставшим, даже измотанным. Оба замолчали на какое-то время, и Бессонов, кажется, задумался, поднял руку к глазам, посмотрел на часы и наконец сказал: