Язычник [litres]

– Меня в этом году уже трясли, – сказал он, задумавшись, и сказал так искренне, что и сам поверил в то, что говорил. – Я доставлял в Корею груз без квот и налетел на инспекторскую проверку. И что же ты думаешь… У них такой солидный аппетит. Инспектор попросил пятьдесят тысяч долларов.

– И ты заплатил?!

– Отдали всю кассу, последнее… Тридцать пять тысяч. Негодяй спасибо не соизволил сказать…

– Ну, гнида… – Павел Аристархович похрустел огурцом, закурил, завел свою беседу: – А у меня другое вышло. Но я дешево отдал и рублями. А было весной. Был у меня один якорь, а второго не было. А где я его возьму? Нигде не возьму, не выкую, не отолью и уж тем более не куплю: я не Ротшильд. А назавтра ждем регистра. И что ты думаешь, наши умельцы – ах, золотые парни – сделали якорь за ночь. – Он повернул к Денису Григорьевичу торжественное лицо, посмотрел свысока.

– Достали где-то? – не понял тот.

– Нет… – Павел Аристархович расплылся в добродушии. – Деревянный сделали, из брусков… Вот то-то. Отшлифовали, покрасили, понимаешь ли, и повесили. Блестит на солнце, как настоящий. – Теперь Павел Аристархович сам налил себе водки. Бутылка почти опустела. – Будь здоров, – сказал он, выпил, захрустел огурцом. – А наутро приперся регистр. Всё проверили: всё хорошо, а потом – как знали – возьми и скомандуй: «Отдать правый якорь!» Делать нечего, говорю: отдавай, парни, яшку. А яшка, конечно, плюхнулся в воду. Я же думал, его цепью утопит, но у пирса неглубоко было, и яшку только повернуло вверх тормашками, он и высунулся лапами кверху.

Денис Григорьевич издал звук, похожий на кашель, и, уже не таясь, засмеялся беззвучно, трясясь и краснея. Камчадал вылил в фужер остаток и закончил с прежней серьезностью:

– Пришлось и мне разоряться, маслить, понимаешь ли…

* * *

Утром Денису Григорьевичу почудился запах гари: так, бывает, несет от костра или пожарища, когда пламя уже ушло в чернь головешек, а сверху примочило их дождичком, они тлеют, и низко стелется дымная, смешанная с паром вонь. Денис Григорьевич, еще не приходя в себя от сна, вдруг с тоской вспомнил о недавно видимом береговом пожаре. Дело происходило ранним утром, настолько свежим и чистым, что пожар тот, будто кость поперек горла, будто что-то мерзкое и ядовитое в чистом источнике, омрачил настроение Дениса Григорьевича.

Он приоткрыл глаза и увидел в кресле закинувшего ногу на ногу старпома с сигареткой, а тот и не смотрел на капитана, раздумывал о чем-то, словно дожидался, когда хозяин каюты проснется.

«Что-то не так, – подумал Денис Григорьевич. – Иначе бы не пришел без стука и не вел себя так нагло… Без спроса курит в моей каюте, негодяй…»

– А я смотрю и не узнаю, – лениво улыбаясь, не отрывая головы от подушки, промямлил Денис Григорьевич. – Думаю, кто посмел без стука…

– Богатым буду, – хихикнул старпом.

Вот же тоже, негодяй так негодяй…

– А как же вы, Антон, вошли?

– У вас, Денис Григорьевич, дверь настежь была.

– Ах, ну да… – Спал он, только пледом укрывшись, одетым, что с ним почти никогда не случалось. Но теперь вот случилось: до глубокой ночи шла погрузка, и он сам следил за работой, особенно не доверяя второму помощнику – какому-то совсем уж осоловевшему малому, но часа в три Денис Григорьевич зашел к себе, присел на диван передохнуть, да и уснул. Но пледом сам не укрывался и башмаки не снимал – значит, кто-то зашел и позаботился.

«Вот лицо, – подумал он о старпоме, – не лицо у человека и не харя, а харька… Красная и в пятнах… А маленький… Он мне, пожалуй, до подбородка… А зубастый, прямо Щелкунчик… Морда квадратная, уши кривые, потный, слюнявый, а перхоти в жирных волосищах… А ведь как сядет есть, хавает, чифанит пастью этой своей зубастой, квадратной, куски валятся… и чавкает… Лучше бы я в каюте питался, его поменьше видел…» – Денис Григорьевич сел на диване, спустил ноги в носках на палас.

– Не курите, пожалуйста, Антон. Спросонья задыхаюсь.

Старпом кисло скривил губы и с показательной старательностью раздавил окурок в пепельнице.

Как же все перевернулось в жизни… До чего непроходимое хамство утвердилось на море. Негодяй, вахлак, вошел без стука… Да в былые времена он бы… Да я бы… Кого сунули мне, хамы… Кто хозяин на судне?

– У вас какие-то соображения?..

– Новости есть, Денис Григорьевич.

«Почему от него исходит столько неприятностей?»

– Выкладывайте.

– Хороших новостей нет… – Он все так же кисло улыбался. – Только нехорошие.

– Я угадал это… по вашему лицу…

– В Отару прием лосося прекращен. – Старпом вздохнул тяжело и жалобно, высоко приподняв и опустив плечи.

«Что говорит, что говорит?..»

– Нуте… – Денис Григорьевич сказал с ленцой, чтобы не выказать волнения, хотя сердце и зашлось с особой неистовостью. – Пойдем в Аомори или в Пусан… Сделайте запрос по старым адресам.

– Уже сделал. Цены критические, совсем критические…

– Что же вы хотите сказать?.. Демпинг?

– Пока неясно, Денис Григорьевич, но по радио в один голос кричат…