Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

От рассмотрения вопросов соотношения языка и искусства в лингвоэстетической перспективе мы переходим к более частному плану нашего рассмотрения – проблеме языка художественной литературы как одного из типов эстетической деятельности. С одной стороны, литература всегда понималась как вид искусства, и, соответственно, к ней применялись общеэстетические критерии, свойственные любому эстетическому объекту. С другой стороны, ученые-филологи (Р. О. Якобсон, Р. Барт, Ю. М. Лотман) часто подчеркивают особую природу «литературности» как словесного феномена, отличного от иных художественных проявлений. Что могла бы сказать на эту тему наука о языке? Ведь язык предоставляет литературе материал, и этот материал не столь «сыр» и «техничен», как это представлялось, например, М. М. Бахтину. Язык – это изначально культурное явление, он невозможен без культуры. А стало быть, он входит в сферу литературности не как готовый конструкт, а как живое, динамичное пространство возможностей, порожденных культурой. Однако особую роль в культуре занимают именно эстетические ценности, а художественная речь несет в себе эстетические свойства. Литература берет от языка все его богатство, но перерабатывает его по исключительно эстетическим законам, не характерным для других культурных практик. Творя из языкового материала художественную форму, литература создает поэтому особое лингвоэстетическое образование, которое является и художественным объектом в ряду других эстетических практик, но и, в силу своей языковой основы, специфически вербальной средой, отличной от прочих невербальных (экстралингвистических) художественных сред, в чем и состоит ее «литературность».

Если в предыдущей главе мы уделяли внимание главным образом эстетическим факторам языковой деятельности, то здесь мы обратимся к тому, как трактовалась в лингвистике и философии языка последнего столетия художественная литература в аспекте ее фундированности на специфике языка. Для этого нам потребуется провести последовательный историографический анализ основных лингвистических учений и парадигм в языкознании от гумбольдтианства до когнитивной науки на предмет их трактовок языка литературы в его специфичности либо неспецифичности по отношению к языку в общем смысле. В нашу задачу входит рассмотрение не всех теорий, а только тех, которые в той или иной мере касались художественной (литературной, поэтической) проблематики. При этом здесь мы не затрагиваем основных общенаучных принципов рассматриваемых концепций (глоссематики, когнитивистики, прагматики, перформативного поворота и др.), считая их общеизвестными. Мы обращаемся к менее известным аспектам этих теорий – тем, которые релевантны для контекста формирования лингвоэстетической концепции.

1. Художественное слово в лингвистике конца XIX – начала ХХ века

Издержки эстетизации и психологизации языка: эстетический идеализм в языкознании

В первой главе мы уже отмечали первостепенную роль немецких романтиков и В. фон Гумбольдта в осознании творческой природы языка. Немецкий родоначальник науки о языке считал поэзию и прозу особыми формами бытования языка, причем наиболее «возвышенными». Однако дальше этих общих для романтизма убеждений он не продвигается, не оставляя после себя какой-либо эмпирической работы с художественным материалом. Казалось, такого рода работу должны были бы взять на себя последователи немецкого ученого. В действительности гумбольдтианство, в особенности немецкое, пошло по другим путям, а именно в сторону психологизма (Х. Штейнталь, А. А. Потебня, Д. Н. Овсянико-Куликовский) и эстетизма (Б. Кроче, К. Фосслер, А. Л. Погодин).

В русской традиции гумбольдтианства идея о поэтическом и прозаическом языках преобразовалась в психологизированное учение о поэтическом и прозаическом мышлении (Потебня и его ученики). В некоторых местах Потебня уравнивает прозаическую (обыденную) и поэтическую речь в их творческих способностях:

Элементам слова с живым представлением соответствуют элементы поэтического произведения, ибо такое слово и само по себе есть уже поэтическое произведение [Потебня 1976: 309].

А в других он выдвигает более ценный тезис о поэтическом образе как сложном знаке: