Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

революция языка может обойтись без соблюдения всех грамматических чопорностей, потому что язык – в «языке языков»: в мощи ритмов и в выблесках звукословия, или в действиях опламененной жизни, – не в правилах вовсе; звукопись, переходящая в живопись языка, есть выхватившееся из вулкана летучее пламя [там же: 9].

Любопытно также, что «революционный» дискурс, уже очень редкий и опасный для 1934 года, проникает даже в отзыв о книге Белого. Автором предисловия к «Мастерству Гоголя» выступает видный революционер Л. Каменев, на тот момент временно восстановленный в правах на жизнь и литературную деятельность. Оценивая исследование Белого как «большую и нужную работу», он, будто бы языком конца 1910‐х годов, оговаривается:

Революция языка, революция приемов художественной прозы продвинулась у нас, подгоняемая коренной, неслыханной по размаху и глубине ломкой социальных отношений, достаточно далеко [Каменев 1934: V].

Оправдывая «революционность» русского классика и его роль в процессе «революционизирования русской литературной речи», рецензент, кажется, пытается оправдать и себя как революционера в прошлом. Как мы знаем, эти оправдания только ускорили кончину Каменева от рук тоталитарного режима. В год выхода «Мастерства Гоголя» не стало и автора самой книги. Говорить о революции в языке и литературе в русской филологической науке стало невозможно. А передовые исследования в области лингвистического изучения литературы перенеслись начиная с этого времени в западную науку.

Рождение концепции «поэтического языка»: Р. О. Якобсон и формальная школа

Важнейшими институциями в истории лингвистической поэтики первой половины ХХ века считаются Московский лингвистический кружок, ОПОЯЗ и Пражский лингвистический кружок [Изучение теории 1919; Виноградов 1959; Булыгина 1964; Wierzbicka 1965; Мукаржовский 1967; Jameson 1972; Виноградов 1975; Chvatík 1977; Григорьев 1979; Steiner 1984; Шапир 1991; Toman 1995; Ханзен-Леве 2001; Серио 2001; Якобсон 2011]. В трудах представителей этих научных кружков были заложены основы лингвистического исследования литературы. Язык литературы, словесные формы выражения были признаны полноправным объектом лингвистического и эстетического изучения.

Поэтика «формальной школы» (МЛК и ОПОЯЗ) поставила во главу угла своей методологии лингвистический подход, что объяснялось фактами предшествующей и современной для них научной теории. Так, с одной стороны, огромное влияние на «формалистов» оказали идеи основателей теоретической лингвистики (В. фон Гумбольдта, В. Вундта, А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова, И. А. Бодуэна де Куртенэ). С другой, в связи с общими революционными изменениями в науке начала ХХ века в филологии также наблюдался теоретико-методологический сдвиг: господство философско-эстетической и социологической эссеистики сменяется формулами строго лингвистического описания (в этом случае для «формалистов» оказались конструктивно-концептуальными, с одной стороны, теоретико-грамматические представления Фортунатова и его школы и, с другой стороны, идеи Бодуэна де Куртенэ и Соссюра о системно-структурной организации языка).

Немаловажным обстоятельством является и то, что идеологи формальной поэтики в своей установке на «воскрешение слова» (В. Б. Шкловский), на описание живых фактов словесного искусства ориентировались на современный им эксперимент в художественной жизни. Характерны признания Р. О. Якобсона: «Направляли меня в моих поисках опыт новой поэзии, квантовое движение в физике нашей эпохи и феноменологические идеи <…>». Путь к пониманию структурности языка был пройден не без внимания к авангардным техникам Пикассо и Брака, «придававших значение не самим вещам, но скорее связям между ними» [Якобсон 1996: 181].

Нас одинаково звали вперед дороги к новому экспериментальному искусству и к новой науке – звали именно потому, что в основе и того, и другого лежали общие инварианты [Якобсон 1999: 80]64.

Вырисовывался единый фронт науки, искусства, литературы, богатый новыми, еще не изведанными ценностями будущего. Указание на «общие инварианты» симптоматично: сосредоточение на звуке как таковом и слове как таковом одновременно в научной лингвистике и поэтическом эксперименте было доминантой первой, формально-семантической фазы лингвоэстетического поворота.