Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

Важной вехой в становлении лингвистической поэтики стала концепция поэтического языка Якобсона. Она, в свою очередь, основана на выделении особой «поэтической функции языка», связываемой Якобсоном с «установкой на выражение» [Якобсон 1975: 202]. Сходным образом подходит к этому вопросу другой представитель «формальной школы» – Л. П. Якубинский, причисляя самоценность речевой деятельности к существенным сопутствующим признакам поэтического высказывания. Предлагая классифицировать явления языка «с точки зрения той цели, с какой говорящий пользуется своим материалом», он различает систему «практического языка, в которой языковые представления (звуки, морфологические части и проч.) самостоятельной ценности не имеют и являются лишь средством общения», и систему языка поэтического, в которой «практическая цель отступает на задний план и языковые сочетания приобретают самоценность» [Якубинский 1919: 37]. На основании новейших фонетических и фонологических исследований Л. П. Якубинский, О. М. Брик, С. И. Бернштейн и Е. Д. Поливанов рассматривают поэтический язык с точки зрения обнаружения в нем особых лингвистических закономерностей.

По Якобсону,

поэтическая функция предполагает интровертивное отношение к вербальным знакам как единству означающего и означаемого и является доминантой в поэтическом языке, который нуждается в особенно тщательном лингвистическом анализе <…> [Якобсон 1987].

Исходя из этого тезиса, формальная школа выдвинула на первый план проблему «грамматики поэзии» (см. [Шапир 1987]), то есть особым образом организованной структуры поэтического языка. Хотя какой-либо цельной теории поэтического языка «формальная школа» не разработала, в целом, как отмечает О. Г. Ревзина,

выделение поэтической функции имело для лингвистической поэтики столь же фундаментальное значение, что и постулаты знаковости и системности [Ревзина 1998: 12].

Новым словом в науке стала трактовка поэтической речи не просто как стилевой разновидности языка, а как качественно иного состояния языка:

<…> поэтичность – это не просто дополнение речи риторическими украшениями, а общая переоценка речи и всех ее компонентов [Якобсон 1975: 228].

Тем не менее нельзя не согласиться с утверждением, что

прямой переход от поэтической функции, как она определена Якобсоном, к поэтическому языку как «системе возможностей» оказался неосуществимым [Ревзина 1998: 12].

Для этого необходимо было осознание качественного различия между поэтическим и обыденным языком, а также углубление в специфику художественной речи как особой знаковой системы.

2. Язык художественной литературы в лингвистике 1920–1950‐х годов

Язык литературы как художественная система: полемика с формализмом

Еще несколько шагов вперед по пути понимания поэтического языка как особой системы сделали В. М. Жирмунский и Г. О. Винокур. Разграничивая два типа речи – научную и родственную ей практическую, с одной стороны, и поэтическую, с другой, – Жирмунский констатирует, что, в противоположность первым двум типам,

язык поэзии построен по художественным принципам; его элементы эстетически организованы, имеют некоторый художественный смысл, подчиняются общему художественному заданию [Жирмунский 1977: 37].

В отличие от «формалистского» подхода, здесь поэтический язык определяется уже не функционально, а интенционально. Отсюда в научном дискурсе Жирмунского возникают понятия типа «художественного упорядочения», «художественной телеологии», «внутренней телеологической структуры языковой формы» и т. п. Поэтика в его понимании должна быть наукой, изучающей поэзию как искусство, а любое стихотворение – как эстетический объект с языковой структурой. Подход В. М. Жирмунского, таким образом, может быть назван лингвоэстетическим в том смысле, как мы рассматривали его в предыдущей главе.

Г. О. Винокур придерживается похожей точки зрения, выясняя отношения между лингвистикой и поэтикой: