Язык за зубами

Все садятся за стол. Чёрная коробка посередине стола меня удивляет. Она похожа на дедушкины электроприборы, которые хранятся в дачном сарае. Но у нас дома мама никогда не разрешила бы положить их на чистую скатерть. Морис показывает нам коробку. Он начинает с того, что раздаёт каждому из нас по деревянной лопатке и маленькому совочку. Мне безумно нравится иметь свой собственный совочек. Пока ещё не понятно, зачем он вообще нужен, но, так или иначе, личный мини-совочек – это восторг. Затем Морис кладёт на свой мини-совочек мягкий жёлтый квадрат и засовывает его в чёрный ящик. То же самое делает Колетт. Затем папа с мамой и сестра. Я не шевелюсь. Морис показывает на чёрный ящик и говорит: Раклет. Он кладёт мягкий жёлтый квадрат на мой мини-совочек и отправляет его в чёрный ящике вместе с остальными. Мне нравится Морис. Когда он дышит, внутри него что-то свистит, точно так же, как у моей бабушки.

Жёлтый квадрат – это сыр. Когда на нём появляются пузырьки, надо положить на тарелку картошину и вылить на неё сыр. Нужно быть очень осторожным, чтобы ни в коем случае не дотронуться до мини-совочка вилкой. Только деревянной лопаткой. Даже если это менее удобно. Если дотронуться вилкой, то совочек можно поцарапать, а это очень страшно и допустить никак нельзя, потому что совочек – часть чёрного ящика, а тот хрупкий и дорогой. Позже вечером, уже вернувшись домой, я опять думаю о чёрном ящике. Раклет. Не забыть мне твоё имя вовек.

* * *

Однажды утром прозвучало объявление. Полина, завтра ты идёшь в матэрнельчик. Когда мама добавляет «чик» в конце какого-то слова – это значит, что она пытается его смягчить. Если слово незнакомое – ничего хорошего это не предвещает. Я давно уже это подметила, в поликлинике. Тебе говорят про укольчик в пальчик, а на месте втыкают иглу в плечо. Доверие моё исчерпано. Мама объясняет мне, что без матэрнельчика никуда. Он просто необходим. Без него я никогда не выучу французский. А кто сказал, что я вообще хочу его учить? Я пока даже не понимаю, что это вообще такое. Вроде бы, если я скажу сава?, то я спрошу у собеседника, как у него дела. А если я скажу сава!, то он поймёт, что у меня самой дела отлично. Я не понимаю почему. В Москве «сава» – это птица. Я не понимаю, почему здесь люди обмениваются новостями через сову.

На следующий день мы с мамой приходим к огромному бетонному блоку. Сбоку – чёрная дыра. Взрослые заходят в неё с детьми, а выходят без. А рядом с бетонным блоком стоит загон, ограждённый проволокой. В нём бегают дети и орут. Мы с мамой заходим в чёрную дыру. Внутри пахнет тухлым зонтиком и пенкой кипячёного молока. Мы поднимаемся по лестнице, проходим по коридору, останавливаемся у распахнутой двери. Внутри – огромный ослепительный зал, полный детей. Я вцепляюсь в мамину ногу. Держусь за неё изо всех сил. В зале, повсюду, за маленькими столиками сидят дети. Повсюду дети, и ни одного родителя. Это сироты! – понимаю я. В правом углу ослепительного зала появляется высокая женщина-тётя. Она подходит к нам, что-то говорит моей маме, затем наклоняется ко мне и подталкивает меня вперёд. Все сироты смотрят в нашу сторону. Я делаю шаг, отпускаю мамину ногу, а когда оборачиваюсь – мамы больше нет. В это мгновение все слова исчезают.

Мама пропала и слова пропали. Остались только звуки. Рот высокой женщины-тёти издаёт их один за другим. Она указывает на свободный стул за маленьким столиком. Я подхожу к нему и сажусь. На меня пялятся три сироты: одна справа, двое напротив. Их рты тоже издают всякие звуки. В отличие от высокой женщины-тёти, они издают их шёпотом. Я не понимаю этих звуков. Я не понимаю, что происходит в этом зале. Я опускаю голову, упираю взгляд в пятно на бежевом столе и стискиваю зубы. Это какая-то ошибка. Мне здесь не место. Мне очень жаль, что они сироты, но у меня есть мама. У меня есть мама и у меня есть слова. Когда она за мной вернётся, мы можем показать им, что это такое. Может, даже нескольким можем их научить. Но пока я больше не собираюсь смотреть на эти рты, я больше не собираюсь слушать эти звуки. Я буду сидеть здесь и ждать, когда за мной вернётся мама. Когда вернётся мама, и с ней вернутся слова.

Моё ожидание прерывает сирена. От её звука я вскакиваю, вновь оглядываю рты вокруг себя. Сироты выглядят взволнованными. Они встают и выходят из зала. Высокая женщина-тётя подходит ко мне, издаёт несколько звуков и слегка толкает меня в спину в сторону двери. Во мне закрадывается смутная надежда, что мама стоит в коридоре, что она меня там ждёт.

Нет. В коридоре сироты готовят парад. Они выстроились у стены в колонну по двое человек. Высокая женщина-тётя берёт меня за руку, встаёт впереди строя и ведёт его за собой. Мы спускаемся по лестнице, по которой поднимались с мамой, поворачиваем налево, идём вглубь по тёмному коридору, в конце которого виднеется прямоугольник света. Свет приближается. Это дверь. Высокая женщина-тётя толкает её и отпускает мою руку. Мы в загоне.