Языковые особенности древнерусских переводов с греческого

Если та или иная функция союза была типичной для восточнославянского, она избегалась как не соответствующая книжной норме. Так, чрезвычайно характерное для летописей и грамот употребление союза а в качестве коррелята не допускалось в древнерусских сочинениях, ориентированных на церковнославянскую норму; роль соотносительного союза в этих текстах выполняет исключительно то. Единичный пример из Студийского устава XII в. пьрвѣѥ ѿ игоумена дължьнъ ѥсть приимати. аще ли не боуде(т҇) игоумена. а ѿ иконома (л. 264) ненадежен, так как неизвестно, поддерживается ли он другими списками памятника. Больше доверия заслуживает пример из Истории Иудейской войны, поскольку он засвидетельствован в списках обеих редакций памятника — хронографической и отдельной: нынѣ же аще мы хощемъ мира, а ѡни небрегꙋть. а намъ срамъ молитисѧ. и лѣпле смръть славнꙋ взѧти. негли жити плѣнени (426). В Пчеле встречается союз а в соединительной функции: недоугомъ телесны(м҇) много цѣлениѥ, а разнолично ѡбрѣтаѥть сѧ; насколько можно судить по изданию, показания списков здесь не расходятся[45]. Аналогичный пример засвидетельствован в Пандектах Никона Черногорца по Чудовскому списку XIV в.: полезно ѥ(с҇) братьѥ ѥдину брань имѣти неже многи а бещисльны (л. 95). Эта функция для древнерусского языка была реликтовой: соединительное а изредка встречается в Русской Правде, Новгородской I летописи и некоторых других памятниках. В старославянском союз а в этой функции не употреблялся[46]; по всей вероятности, также обстояло дело и в древнеболгарском.

Более или менее свободно проникали в восточнославянские переводные тексты типичные для древнерусского языка обороты, если они хотя бы изредка встречались и в памятниках южнославянского происхождения. Характерным признаком восточнославянского происхождения перевода является высокая частотность таких конструкций в противоположность спорадическому употреблению в древнеболгарском. Так, например, причастие в роли второстепенного сказуемого засвидетельствовано в старославянском несколькими надежными примерами с союзом а: и съвръгъ, ризы къ нагыимъ сѧ примѣси. а въпиѧ тожде зъваниѥ свѧтыихъ. кръстиꙗнъ ѥсмь (Супрасльская рукопись 93. 21), дівъ творитъ оумоу. землѣ вісѧшті повелѣньемь на водахъ. а тѧжъка вешть сѫшті (Клоцев сборник 10а4)[47]. Контексты с союзом и (типа въставъ и рече) непоказательны, потому что писцы часто произвольно добавляли или устраняли союз и[48]. Кроме того, нормативным для старославянского было употребление причастия в роли сказуемого в придаточных предложениях, вводимых вопросительными или относительными местоимениями и союзами[49]. В древнеболгарских переводах часто встречается еще один характерный оборот: причастие в роли сказуемого с союзом а в уступительном значении (типа а могыи ‘хотя и мог’). За пределами этих конструкций причастие в роли сказуемого фигурирует в древнеболгарских текстах крайне редко, хотя причастные обороты с именительным самостоятельным не были чужды болгарскому языку (ср. два примера в Хронике Малалы: николиже приемлють страныи(х), не тощию же, но и губѧще ю и тог(д)а взимахоу оу ни(х), ег(д)а оубивъше)[50].

В древнерусских переводах причастие в роли сказуемого употребляется чаще, поскольку древнерусская книжная норма допускала широкое использование этой синтаксической конструкции. В Истории Иудейской войны обнаруживается не менее трех десятков контекстов с второстепенным причастным сказуемым, присоединяемым союзами а и но. Наиболее показательны случаи, когда в главном предложении и причастном обороте выступают разные субъекты: по(л҇)къ пѧтыи и ·і҃· единъ ѿ града застꙋпаѧ, а дрѫгыи пропасти испо(л҇)нѧше (626 об.).

Явления синтаксического уровня, пожалуй, наименее выразительны с точки зрения диалектной дифференциации древнеславянских текстов. Это объясняется в первую очередь тем, что именно синтаксис переводных текстов испытывал наибольшее влияние со стороны оригинала. С другой стороны, нельзя не признать, что синтаксис остается слабо изученной областью палеославистики, и дальнейшие исследования, вероятно, смогут выявить более четкие синтаксические критерии определения диалектной принадлежности перевода.