Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

²⁴ Она делает покрывала и продает, и поясы доставляет купцам Финикийским.

²⁵ Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее.

²⁶ Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее.

²⁷ Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности.

²⁸ Встают дети и ублажают ее, – муж, и хвалит ее:

²⁹ «много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их».

³⁰ Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы.

³¹ Дайте ей от плода рук ее, и да прославят ее у ворот дела ее! (Притч. 31)

Элизабет помахала в ответ. Думали ли она, знала ли она тогда в прерии, что это была судьбоносная, счастливая встреча? «Многа сотворил еси Ты, Господи, Боже мой, чудеса Твоя и помышлением Твоим несть кто уподобится Тебе: возвестих и глаголах, умножишася паче числа» (Пс.39:6). А храм, словно корабль, возносился к небу и в солнечном свете золотились и сияли кресты на главах его куполов. Она подняла руку уже для крестного знамения.

– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу…

Вместо эпилога

Вслед за Сколкзом и Текамсех Крепкая Пантера тоже приехал из Канады навестить своего друга. И это был замечательный летний день, когда они выбрались за пределы Минннеаполиса и, как когда-то в детстве, снова оказались среди леса, неба и переливов солнечных лучей на берегу убегающей вдаль реки.

Они никогда не тратили много слов и теперь тоже, переговорив немного, уже снова молча сидели на травянистом склоне, и струи воды уносились внизу под откосом, и синее небо вставало над этим берегом, великолепное и великое синее небо прерий…

Зеленые травы колосились вокруг, и солнце снова заливало своим светом все того же прежнего капитана с серо-голубыми глазами – стойкого, бестрепетного и молчаливого. Зеленые травы без конца и без края во все стороны снова вставали в памяти, снова шумели в сердце.

«Ничего удивительного», – подумал Текамсех. Нет у его друга прежних капитанских погон, но остался все тот же православный нательный крестик на груди. Все то же. Текамсех теперь знал. Православная вера – это ведь словно у тебя всегда на сердце звенит эта бизонова трава прерий. «Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущие на ней…» (Пс.23:1) И все равно, как меняется тогда время, меняются судьбы. А мир лежит во зле и суете, и не знает, и не видит, как восходят рассветы в небо по городским крышам. Дальними, тайными отблесками тех зорь, какие вставали здесь когда-то над прериями. Как и все в этом мире – ведь всего лишь слабые, отдаленные отблески и отсветы другого измерения жизни, где Царство Небесное, уготованное святым, и тьма кромешная и гнев Божий злым.

– Какая она зеленая, эта трава, Натаниэль, – неожиданно сам для себя сказал он. – Только больше уже не для нас с тобой. Новым Миннеаполисам. А нам, что тогда нам?

Натаниэль посмотрел на него так, словно и сам как раз подумал ведь о том же.

– А нам? Нам оставлено покаяние, – сказал он. – «Паче всех человек окаянен есть, покаяния несть во мне…»[260]

Он не знал, почему у него получился такой ответ. Просто правда. Просто все ведь правда. Нет больше в Америке прерий. Нет больше индейцев дакота. Но словно остались все те же прежние капитанские погоны. На его покаяние. «Не видя в себе покаяния, прихожу в недоумение; принуждаю себя к покаянию, но встречаюсь невольно с попечениями, развлечением, – они похищают у меня покаяние. Не могу удержать его среди молв и смущений, уходит, ускользает, оставляет меня с пустотою и безнадежием»[261]. Как всегда ведь было. И как всегда и будет. Но как сказал преподобный Макарий Великий: