Они легко догнали индейцев. Сколкз, конечно же, очень скоро все заметил, пренебрежительно пожал плечами и остановился подождать. Натаниэль подвел свое каноэ. Они со Сколкзом посмотрели друг на друга.
– Мисс Хелен приносит свои извинения Уинаки, – сказал Натаниэль. – И Сколкзу Крылатому Соколу.
Хелен чуть поклонилась. Сколкз все-таки не смог продолжать дальше делать вид, словно Натаниэль был перед ним один. Великие воины должны быть великодушными. А еще великие воины никак не могут снисходить к перебранке с женщинами, как это почему-то получилось у него. Даже по ненависти к какому-нибудь Маленькому Сыну Волку. Конечно же, нет.
– Я тоже наговорил вам много лишнего, мисс, – заговорил теперь он. – Но запомните то, что я скажу сейчас. Сколкз Крылатый Сокол обещает вам свою дружбу и защиту, мисс. Это великие слова. Это закон прерий. Сколько бы лет и сколько зим не прошло, но Сколкз Крылатый Сокол всегда поможет в беде и опасности.
Уинаки улыбнулась. Этот день все-таки закончился почти сказкой. Хелен тоже не ожидала и была растрогана.
– А мой брат? – не удержалась она.
Сколкз скрестил руки на груди:
– У вашего брата мир с дакотами, но не со мной.
– Не слушай, Нелл, – вмешался Нат. – Он никогда меня не тронет. Я друг и брат Текамсеха, – успокоил он сестру.
Они все втроем теперь замолчали. Лучше было молчать. Уинаки и Хелен еще раз обнялись. Натаниэль отвесил легкий поклон Сколкзу. Сколкз приветственно поднял руку. Он считал его врагом, но любой воин всегда уважает мужественного и храброго врага. А потом они отплыли в разные стороны. А потом Лэйс бросил весло. Небо, бесконечное небо, полное розового закатного света, вставало над водой. И хотелось немного побыть здесь, просто среди этого неба и этой розовой воды, наверное, просто собраться ведь с мыслями и со своими чувствами.
Начиналась юность.
Глава 7. Капитан с Вест-Пойнта
I
Хелен стояла и смотрела за окно. И была в печали. Там, за окном лежал все тот же великолепный мир, как и обычно, но грусть – она ведь всегда была грусть. Наверное, это вот так закончилось детство. Все правильно. Вот почему прежней радости взахлеб и счастья больше и не было. Да и откуда она могла быть, радость? Когда была разлука с названой сестрой Уинаки, когда дом опустел без казавшегося таким молчаливым Ната, всегда пропадавшего где-то в своих прериях, но как сейчас не хватало, оказыается, этого все-таки иногда ведь раздающегося его светлого, счастливого смеха и снова и снова – его самого. Хелен видела, как глаза матери порой заволакивала дымка тайной печали, как порой таким особенно серьезным сидел отец за очередным семейным ужином или обедом. А она сама только сейчас поняла, что у них с братом была настоящая дружба. Сдержанная, спокойная и молчаливая. Когда правда не нужны слова. Когда просто всегда в огонь и в воду друг за друга. Когда просто все пополам: и лучший кусок пирога, и последняя горбушка хлеба. Мелочи, всё ведь мелочи, которым не придаешь значения. Которые понимаешь только потом. Когда уже вдруг горечь к горести, и не мил белый свет.
Она услышала легкий шелест платья вошедшей в горницу матери.
– Не грусти, Нелл, – заметила Мэдилин. – Это жизнь. Что поделаешь, такая уж она – терния и волчцы, и печали.
Она присела к столу и вздохнула. Поймет ли, услышит дочь? Не умела она говорить слова утешения, не умела. Никогда не находила, как все сказать лучше. Говорила, как получалось.
– Я потеряла радость, мама, – тихо сказала Хелен, усевшись напротив.
– Все когда-то теряют радость. И снова находят. Я тоже теряю и нахожу, – вздохнула Мэдилин, и Хелен, наверное, впервые в жизни заметила, каким же усталым и горестным может быть взгляд этих таких дымных сейчас, серо-карих и одновременно чуть зеленоватых глаз. – Надо просто переждать это время:
Хелен посмотрела на нее: