Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Братия! приучимся и мы к частому славословию Бога; будем прибегать к этому оружию при скорбях наших; непрестанным славословием Бога отразим, сотрем наших невидимых супостатов, особливо тех из них, которые стараются низложить нас печалию, малодушием, ропотом, отчаянием. Будем очищать себя слезами, молитвою, чтением Священного Писания и писаний Отеческих, чтобы соделаться зрителями промысла Божия, все видящего, всем владеющего, всем управляющего, все направляющего по неисследимым судьбам Своим к целям, известным единому Богу. Соделавшись зрителями Божественного управления, будем в благоговении, нерушимом сердечном мире, в полной покорности и твердой вере удивляться величию непостижимого Бога, воссылать Ему славу ныне и в век века».

Свт. Игнатий Брянчанинов. Из «Аскетических опытов»

– Все равно у меня не такой характер, – вздохнула Хелен, возвращая матери книгу. – Это нашему Натаниэлю все нипочем. Это он может уезжать куда-то учиться, неизвестно куда, сам не зная, хочет он или не хочет, и улыбаться. А я бы плакала, – заметила она. – Потому что мне было бы просто жалко оставлять свою прежнюю жизнь. Наше небо. Наших лошадей.

Мэдилин помолчала. Память. Жестокая, беспощадная память. Своими картинками, что навсегда остаются на пристрастном материнском сердце. Память. Соль на рану или – вдруг сорванные с нее разом бинты. Нат перед своей дальней дорогой, его легкая улыбка, серо-голубые глаза… А она понимала. Она все понимала, что он хотел бы остаться. Подумаешь, талант к математике. У него были лучшие. Стрелять из лука и покорять диких мустангов, знать тайны леса и иметь еще много других умений в своих прериях.

– Нет таких людей, которым все нипочем, Нелл, – сказала она. – Это ведь недаром сказал Господь: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор.12:9). Думаешь, Нату так уж хотелось уезжать в Гарвард? Или отцу так хотелось отправлять его туда?

– Тогда зачем это все было надо? – заметила Хелен.

– Это было решением любви отца. Пока молодость и есть возможность, надо учиться и приобретать какую-нибудь специальность, ты ведь не знаешь, как потом повернется и сложится твоя жизнь и что тебе тогда в этой жизни пригодится. «Ныне необходимо каждому молодому человеку образовать себя удовлетворительно в юности, чтобы быть полезным существенно отечеству и доставить себе хорошее положение»[137], – пояснила она.

– Нат все равно никогда не станет жить городской жизнью. Он вырос в прериях, и он отучится и вернется, – уверенно заявила Хелен. – И все забудет. Только потратит зря время на учебу.

– Понадобится – вспомнит, – мягко улыбнулась Мэдилин. – Пока в этом мире строятся города и прокладываются железные дороги, инженеры нужны всюду. Как раз и здесь в прериях – тоже. Вдруг здесь захотят построить новый город? С мостами и железными дорогами? Вот Натаниэль и будет чертить чертежи и делать расчеты. У него все снова будет как всегда. Как ты думаешь, Хелен? Прерии, приключения, чертежи, – нарисовала она уже в своих мыслях новую невольную идиллию.

Хелен тоже невольно улыбнулась. И вспомнила про другое.

– Надо собрать обед отвезти папе. Он говорил, не будет сегодня к обеду. Я пошла, мама.

– Благослови тебя Господь, – заметила Мэдилин.

«Хелен». «Солнечная», «светлая», «лучезарная, как факел». Солнечный лучик в доме и на душу матери. Любимая и дорогая дочь.

Хелен наскоро взнуздала Лиру, закинула ногу в стремя. Глянула вокруг. Какой все-таки зеленой была эта трава и каким синим – небо. «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь…» – вспомнила она. Наверное, Нат тоже понемногу заучивал ведь эту книгу наизусть. Конечно же. Значит, не пропало. Ничего не пропало. Дружба – она так и осталась. Это непонятно со стороны. Но это понятно тем, у кого вся Псалтирь со своим другом тоже вот так словно пополам. «Псалом – посредник дружбы, единение между далекими»[138], – поняла сейчас она.