Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

«Будем благодарить Бога во всех случаях, ибо в этом и состоит благодарение. Благодарить в счастье – легко, здесь сущность дела побуждает к тому, достойно удивления то, если мы благодарим, находясь в крайних обстоятельствах. Если мы за то благодарим, за что другие богохульствуют, от чего приходят в отчаяние, – смотри, какое здесь любомудрие: во-первых, ты возвеселил Бога, во-вторых, посрамил диавола, в-третьих, показал, что случившееся ничто. В то самое время, когда ты благодаришь, и Бог отъемлет печаль, и диавол отступает. Если ты приходишь в отчаяние, то диавол, как достигший того, чего хотел, стал возле тебя, а Бог, как оскорбленный хулой, оставляет тебя и увеличивает твое бедствие.

Если же ты благодаришь, то диавол, как не получивший никакого успеха, отступает, а Бог, как принявший честь, в возмездие награждает тебя большей честью. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастье, страдал. Душа его радуется, делая благое, в то же время совесть веселится, – она услаждается своими похвалами, а душе веселящейся нельзя быть печальной… Нет ничего святее того языка, который в несчастьях благодарит Бога. Он поистине ничем не отличается от языка мучеников и получает такой же венец, как и те. Ибо и у него стоит палач, принуждающий отринуть Бога богохульством, стоит диавол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий душу скорбью.

Итак, кто перенес скорбь и благодарил Бога, тот получил венец мученический. Если, например, болеет дитя, а мать благодарит Бога, это венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь ее? Однако же она не заставила ее сказать жестокое слово. Умирает дитя, – мать опять благодарит Бога. Она дщерью Авраама сделалась. Хотя она не заклала дитяти своей рукой, но радовалась над закланной жертвой, а это все равно: она не скорбела, когда брали у нее дар Божий».

Свт. Иоанн Златоуст

IV

Он стоял, совсем такой же, какой и был всегда, казалось, такой недавний ведь совсем еще ребенок, такой недавний просто юный кадет со своего Вест-Пойнта. Только что-то новое было в нем. Свет ли глаз, исчезла ли прежняя ребячливость… Какая-то новая серьезность. Словно тень и печаль какой-то тайной памяти во взгляде.

Мэдилин чуть прикоснулась к колодке за наградную медаль на его мундире. Обтянута голубой муаровой лентой, прямо совсем цвета одного из оттенков его глаз. Пять белых звезд по ней.

– Вот ты и стал великим воином, как когда-то хотел, – заметила она.

– Только мне уже все равно, – улыбнулся Натаниэль, но тень грусти осенила эту улыбку. – Потому что я остался жив, но другие погибли. Вот и вся слава.

– «Да молчит вся земля…»[143], – тихо, в тон его прозвучавшего голоса, произнесла Мэдилин. Тихим эхом. – Да, Натти.