Идеалистическая диалектика Гегеля и материалистическая диалектика Маркса

Далее, больше чем какой бы то ни было из философски-исторических взглядов Гегеля оказал влияние на истерический материализм взгляд философа на ограниченное значение отдельной личности в истерии, на ограниченное значение общественных идей и вообще всей идеологии. В этом отношении с формальной точки зрения роль и значение надстройки у Маркса сильно напоминает высказывание Гегеля о границах истерического влияния личности. Но и в этом пункте различив между Марксом и Гегелем — коренное, все то же различие, которое существует между материализмом и идеализмом. Критерием правильности той или иной общественной идеи служит для Гегеля понятие, движение которого составляет основу исторического процесса. Правильность или неправильность того или иного отрезка действительности определяется Гегелем тем, соответствует ли данный отрезок или данное явление понятию или не соответствует ему. Истинность искусства, говорит Гегель, измеряется тем, соответствует ли оно понятию искусства или не соответствует ему. Или же истинная дружба, говорит философ, определяется соответствием понятию дружбы. Можно только удивляться фантастике великого идеалиста. Гегелю, стоявшему на исторической почве, казалось бы, должно быть ясно, что всякого рода оценки искусства и даже законы из области искусства являются результатом истерического развития вообще и истории художественного творчества! в частности, а не наоборот. Практика предшествовала в историческом смысле понятию, а не понятие практике. Это же относится и к примеру дружбы. Понятие о дружбе слагается на основании фактических реальных отношений и действий между людьми. Когда желательно выяснить, можно ли данного человека назвать своим другом или нет, то естественно обращают внимание на те действия и факты, которыми определяются дружеские отношения. Но как бы те ни было, когда вопрос стоит о действительности данного явления, критерием у Гегеля оказывается в последнем счете все то же мистическое понятие. Такой же оборот всегда! получают все его верные в общем мысли в области философии истории. А поэтому ограничение роли и значения общественного сознания сводится к диктатуре абсолютного духа. У Маркса же общественное сознание в конечном счете определяется материальными производственными отношениями. Следовательно, как гласит изложенная в начале марксова формулировка метода, проверка действительности всех видов «надстройки» производится не путем сравнения господствующих идей с их реальным базисом, а посредством сравнения и сопоставления реальных фактов с реальными фактами.

В заключение отметим еще один общий философски-исторический принцип у Гегеля, перешедший в исторический материализм. «Мы должны быть убеждены, — пишет Гегель, — что истинное имеет свойство проникнуть тогда, когда пришло его время, и что истинное, являясь только по пришествии своего времени, по этому самому никогда не является слишком рано и не находит незрелой среды»[9-19].

У Маркса аналогичная мысль изложена так: «Человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может решить, так как при ближайшем рассмотрении всегда окажется, что сама задача только тогда выдвигается, когда существуют уже материальные условия, необходимые для ее разрешения, или когда они до крайней мере находятся в процессе возникновения». Совершенно очевидно, что с формальной стороны мысля Гегеля и Маркса совпадают как общий формальный принцип. Но несмотря на тожество формального принципа у Гегеля и у Маркса существует опять-там коренное различие. Философско-исторический принцип Гегеля выводится из целесообразного развития абсолютной идеи. Раз абсолютная идея развивается во всех своих стадиях целесообразно, то ясно, что истина всегда должна выступать во-время. Поэтому нет критерия для оценки исторической задачи. С этой точки зрения для фашизма, например, гегелевская философия истории может служить полным оправданием, так как весь исторический процесс сводится к божественному целесообразно развертывающемуся плану и всеми путями идет к намеченной конечной цели, заложенной в движении абсолютного духа. У Маркса исторические задачи, лишенные космической целесообразности, определяются материальными условиями данной эпохи, вызывающими то или иное классовое сознание и революционное действие передового класса. Исторические целя ставят себе люди, в классовом обществе — класс, вступающий на путь революционной деятельности. И в данном случае, как и во всех остальных, гегелевское положение поставлено Марксом на ноги. В то время как человеческие цели в истории у Маркса целиком обуслов-ливаются внутренним; движением производительных сил, являясь результатом исторической действительности, для Гегеля эти цели существуют до истории. Отсюда вытекает консервативное толкование гегелевского исторического принципа у правых гегельянцев и современных фашистов, признающих религию как основу общественной жизни. Такую мысль выразил Гегель.

В «Философии религии» мы читаем: