Идеализм-2005

Между нами и врагами за секунду оказалось целое отравленное облако — кремлевцы были на баллонах и «ударах».

Один — прямо передо мной. Мне в лицо — оранжевая струя. Сразу потекли слезы, картинка перед глазами размылась. И дышать тяжело.

Я вырвал зажженный фаер из левого рукава, прыгнул вперед и воткнул его изо всех сил в закрытый респиратором ебальник.

— А-а-а! — раздался крик.

Враг согнулся пополам и отвернулся.

Я ударил его ногой куда-то в область паха, навалился сверху. Мы упали оба.

Вскочил на ноги первым и еще несколько раз прижег фаером вражеский ебальник. Придавил кремлевца коленом — так удобнее.

— На, сука, сука! Сдохни!

Тот закрылся руками. Крик какой-то неразборчивый: А-а-а!

Мне ударили чем-то тяжелым по голове, наверное, арматурой. Упал.

Удар пришелся вскользь и шапка смягчила. Ничего серьезного. Закрыл руками голову — сейчас ведь он продолжит сверху меня хуячить. Но нашиста залили в упор из газового баллона. Пронесло.

Поднялся на ноги. Темно, дымили фаера. Под ногами хрустело разбитое стекло. Не стоять, помогать своим! Тот, с арматурой, залитый газом, сам уже лежал на асфальте. Вместе с еще одним нацболом начали ебашить его ногами. Еще один продажный хулиган спал неподалеку в позе эмбриона. Ленин свалил на него урну, полную отходов жизнедеятельности москвичей. На грязном снегу — бурые пятна крови.

Кремлевцы сбились в кучу рядом с вестибюлем.

— Убивать! — раздался крик.

Нужен был только последний натиск.

Мы снова построились и прыгнули на врагов.

Первый ряд, второй зажженный фаер. Тот, из заднего кармана. Нашист ударил меня чем-то по голове. На ногах устоял. В ответку — фаером в лицо правой рукой, левой схватил врага за куртку. Красное пламя в руке носилось взад-вперед.

Кремлевец отчаянно пытался вырваться. И упал — под ноги нацболам.

Враги побежали. Некоторые кубарем покатились вниз по лестнице в метро. Нацболы добивали тех, кто оказались не такими проворными.

Мы снова собрались все вместе. Ольга Ф. где-то достала платеж, принялась вытирать кровь раненому Лазарю.

Победа! Это была вторая победа Партии за два дня.

Ленин, я и еще несколько нацболов дошли пешком до станции «Воробьевы горы» и сели в поезд там, во избежание репрессий.

«Монстр с заплаканными глазами» и украденное детство [13]

Потом я ехал домой. Голова болела уже вдвойне, помимо ОМОНовских дубинок, по ней прошлась арматура кремлевцев. Вечернее московское метро — тетки с авоськами, молодежь с баклажками пива, целующиеся парочки, — все было будто в тумане.

Oт нормального состояния, от захватов и драк, я возвращался к ненормальному, отвратительному, ненужному. К себе домой. На смену всему правильному приходило все неправильное. В революции наступала очередная пауза, эту паузу заполняла тяжелая пустота.

Хотите, я расскажу вам про мою семью?

Воскресенье, одно из многих. Часов семь вечера.

Кухня. На кухне играет радиоприемник.

Радио «Эхо Москвы». Поет Болтянская.

— …Самый верный путь в бессмертье — это аутодафе…

Мой отец сидит и ест салат, приготовленный матушкой. Пустые глаза уставились в тарелку.

Так и жил. Ел, слал.

Вот и все. Больше и нечего рассказывать. Трусость, пустота, одиночество, ненужность.

Ах, да. Отец мой был научным сотрудником МГУ, химический факультет, кафедра физической химии.

Тогда, в семнадцать лет, мне вообще не сильно хотелось жить. Я, конечно, искренне верил, что наша борьба имеет смысл. Но жить все равно мне не хотелось. Наверное, моему отцу тоже. Но он жил, механически, как бы по привычке.

С пятнадцати лет я мечтал сесть в тюрьму, чтобы не видеть моих родителей. В восемнадцать — сел.

Почему с детского сада вдалбливают, что родителей обязан человек любить? Кто это постановил, как доказал? Я ведь их не выбирал. Как можно любить то, что навязано тебе случаем и биологией?

А в школе я больше всего не любил ветеранов. От «уроков мужества» с их участием всегда попахивало лицемерием и чем-то несвежим. Путинский культ 1945 года еще больше укрепил эти мои настроения.

Хотя исторические примеры меня вдохновляли, я, можно сказать, ими жил.

У НБП был лозунг — «Россия без тюрем». В годы Второй мировой войны эта идея почти достигла практического воплощения. В январе 1942 года в лагере «Лесорейд» под Воркутой заключенные подняли восстание, перебили вертухаев, забрали у них оружие. Попробовали организовать партизанское сопротивление. В городе Усть-Уса повстанцы освободили зэков из местной тюрьмы. «Россия без тюрем!» — вот с чего начинается настоящая революция в этой стране.

Восстание заключенных могло охватить новые районы и это означало бы смерть для лагерной империи. Поэтому против бунтовщиков власти бросили огромные силы «войск внутренней охраны республики». В ходе ожесточенных боев повстанцы потерпели поражение, тех, кто попал в плен, НКВДшники расстреляли. Как всегда, добро проиграло. Наш мир — трагедия. В этой трагедии мертвые были для меня важнее живых.

Помню, в мой последний школьный год, весной 2005, нас собрали на линейку. Тема — «против терроризма и экстремизма».