Идеальна для меня

— Я бы поговорила с тобой, — проговорила она медленно, разглядывая меня безумными холодными глазами, а затем с презрением кивнула на спящего рядом Конрада: — Но, боюсь, что нет времени. Да и не хочется смотреть в твои мерзкие глазенки, подлая ты тварь!

Меня давили воспоминания. Те, что я старательно подавляла долгие годы внутри себя, и это прекрасно выходило. Мозг отключил все ненужное, но при виде давно забытой родственницы вдруг оглушил страшными картинами прошлого.

Когда отца посадили, мать пила целый месяц, а я ела сухие крупы и пила воду из-под крана, потому что ничего другого в доме не было, как и денег. Как и газа, отключенного за неуплату счета. Затем на пороге возникли коллекторы, и женщине пришлось вернуться к работе. Не к прежней, высокооплачиваемой, а податься в путаны в дешевом баре. Она не стеснялась приводить их домой — грязных и вонючих, пьяных до одури дальнобойщиков, запиралась с ними в отцовской спальне и кричала так громко, что трех подушек и двух одеял не хватало, чтобы заглушить эти стоны и хрипы. А затем один из них со спущенными штанами зашел ко мне в спальню… Я огрела его сковородой, полной жареной картошки, отведенной на всю оставшуюся неделю. Мужчина отключился, ничего страшного не успело произойти. Только вот последующие дни мне пришлось просить милостыню на улице, продавать газеты и помогать старушкам за символическую плату.

- Мам, — голос маленькой, наивной Эмми внутри меня заставил вздрогнуть. Это была другая «я» — запуганная, страшащаяся каждого шороха. Но все еще любящая свою маму, готовящая ей завтраки после работы, стирающая вещи, убирающая квартиру. — Тот мужчина вчера разбил окно в моей спальне бутылкой.

Женщина вскинула на меня растерянный взгляд, будто не понимала, кто я вообще такая. В пьяном угаре это случалось довольно часто. Она пила, чтобы забыть о бесчисленных мужчинах в ее постели. И спала с мужчинами, чтобы хоть немного протрезветь.

- И что? — прошипела она, махая рукой в сторону, дескать, убирайся.

- На улице зима и снегопад. Мне намело полную комнату снега, — робко прошептала я, мечтая, чтобы она позволила мне спать с ней. Хоть раз не одной в этом чертовом темном, ужасном доме, полном страхов юности.

- Заклей его скотчем, — сонно пробормотала она, утыкаясь носом в подушку. — Иди, Эмбер. Скоро придет клиент. Я хочу хоть немного поспать! Никто не любит унылых баб. Таких, как ты. Учись, пока я жива, дорогуша.

- Я Эмми, — поправила ее, отворачиваясь и возвращаясь обратно. Носки мои к тому моменту стерлись до дыр, хоть по каменному полу можно было передвигаться лишь в уличной обуви. Но она нужна была для выхода в люди, поэтому я предпочитала босиком.

А затем произошло то, что привело меня в дом сирот, а маму — в психиатрическую клинику. Я боялась остаться одна, но лишь в восемнадцать лет поняла, что всегда была одинокой. Что в родительском доме, что где бы то ни было.

— Кто тебя выпустил? — сглатывая комок в горле, я уставилась на женщину, когда-то бывшую первой красавицей. Сейчас же она выглядела лет на восемьдесят, не меньше.

Она порылась в широком кармане своего медицинского халата с бейджиком «Сара Фокс» и достала из него некий продолговатый предмет, напоминающий шариковую ручку. Я все еще не могла прийти в себя и надеялась, что это страшный сон. Последствия лекарств, назначенных мне доктором Грином.

— Ты действительно хочешь это знать, дочь? — мама вопросительно вздернула бровь и внимательно проследила за моей реакцией, пока снимала «колпачок» с принесенного предмета.

Это оказался чертов скальпель. И когда я осознала это, было слишком поздно. Она стояла над голым животом Конрада и, сделай я что-то неправильно, острый скальпель просто превратил бы его живот в кровавое месиво.

— Хочу, — прошептала я, не в силах унять дрожь и холод. Словно мышечная память вернула меня в то время, когда я мучилась под разбитым окном, ворочаясь в тонком свитерке.

— Это уже неважно, — отмахнулась она. А когда яркий блик проезжающей мимо машины попал маме на лицо, я смогла разглядеть его в полной мере. То безумие, что читалось там между строк. Тот совершенно неосмысленный взгляд, будто у только что очнувшегося после комы человека. «Вряд ли она могла сама пробраться сквозь охрану без посторонней помощи», — догадалась я, отчего стало еще более не по себе.

— Тебе помог отец? — мягко спросила я, стараясь казаться спокойной и добродушной, хотя внутри меня тлела самая настоящая лава. Я не тешила надежд про семейную встречу, не жаждала ее… Но, видимо, судьба решила меня за что-то наказать.

Женщина медленно опустила кончик скальпеля к животу Шульца, потому как заметила мое учащенное дыхание и страх, скрыть который было просто невозможно. Ей нравилось оцепенение, явно читающееся в моих глазах, она получала удовлетворение от того, как тряслись мои губы, а голос срывался на рыдания.