— Альбиновскую на Н-набережной не…нечего с-счи-тать, т-там и-и-изнасилования нету, там т-только гра-а-бёж! — Сутулов жирно зачеркал ручкой позицию № 5.
— Там чистое покушение на изнасилование, — Кораблёв понуждал себя сохранять хладнокровие.
— Оно н-не во…возбуждено!
— Хватит пререкаться, Владимир Борисович! — руководитель СО, наконец, дал волю эмоциям. — Дело не возбуждено незаконно! Зря я с Альбиновской пошёл у вас на поводу. Признаю! Завтра же возбудим изнасилование через тридцатку[66]
! Следующее совещание — послезавтра. Время согласуем. Предварительно надо выверить список преступлений. Изучить наработки участковых и ППС. Составить и утвердить план оперативно-следственных мероприятий. Чтобы формализмом в нём не пахло!— Лариса Николаевна, последнюю фразу не записывайте, — ремарка Сан Саныча Борзова адресовалась к секретчице, протоколировавшей совещание.
Молчунья Лариса, за пятнадцать лет службы научившаяся безошибочно отделять мух от котлет, отреагировала на необязательное указание начальства дисциплинированным кивком головы.
13
Известием о возвращении дела на «доп» Кораблёв, естественно, был обескуражен, однако ситуацию проигрышной не считал.
Горемычный двухтомник лежал в канцелярии прокуратуры. Забирать его оттуда Кораблёв своим запретил строго-настрого. Он рассчитывал решить вопрос с Аркадьичем.
Прокол, спору нет, допущен. Стыд и позор для такого опытного следователя, как Максимов.
«И моей вины есть доля. Прошляпил в запарке, — каялся Кораблёв. — Но случай отнюдь не летальный! В суде с похищения легко можно перейти на менее тяжкий состав незаконного лишения свободы».
Обидно было, как повёл себя новоявленный надзирающий прокурор. Самандаров принял скоропалительное решение за спиной, даже переговорить не удосужился. Что это? Эмоции? Или сведение счётов за то, что его прокатили с должностью в СК?
«Но разве я в этом виноват? На фига в крайности бросаться?! Вполне могли разрулить мирно. Такую плюху в первые дни реформы преподнести! Быстро же Рафик забыл, кто его за ручку в прокуратуру привел и тепличные условия для карьерного роста создал».
Разговор с Самандаровым получился неприятным. Рыская глазами по углам кабинета, красный, как помидор, зампрокурора сказал, что неофициально отдать дело для исправления ошибки не может, адвокаты склочные, устроят скандал. По его словам, с прокурором «допник» был согласован.
В том, что Аркадьич в курсе, Кораблёв не сомневался. Важно, насколько объективно доложил ему Рафаил.
Разговор откладывался до возвращения прокурора из губернии, куда его срочно дёрнули на очередное совещание. На эсэмэску Аркадьич откликнулся, пообещал по возвращении заехать на работу, предупредив, что может припоздниться.
Кораблёв решил ждать до упора. Собственные доводы казались убедительными, поэтому он переключился на другие проблемы.
Заварил кофейку покрепче, вскрыл упаковку крекеров и приступил к анализу справочного материала, обналиченного давеча «птенчиком» Смирновым.
Читал, как всегда, внимательно. В мероприятиях были задействованы участковые, пэпээсники, овошники и даже сотрудники ОДН. На выходе гора родила мышь. Что ни справка, то — пустышка. «Информации, представляющей оперативный интерес, не получено».
Кораблёв заскучал, но тут наткнулся на рапорт старшего участкового Муравьёва, где шла речь об отработке персонала автопредприятия «Галеон».
Сторож, диспетчер, механик, мойщица, водители, слесари… Добросовестный Юрий Анатольевич открыжил крестиками тех, с кем ему удалось побеседовать. Ноликами — тех, кто на момент рейда покинул предприятие.
Напротив фамилии «Чепцов» стояла понятная каждому правоохранителю пометка «р/с»[67]
, а через запятую приписочка: «Часто отлучается за территорию».Замнач ОДН Торопыгин накатал обстоятельный рапорт, который, не поленившись, снабдил для наглядности схемой. Спорщик и демагог, дока по части профилактики подростковой преступности обнаружил шалаш на пересечении лесных тропинок. Убежище было замаскировано еловыми ветками, в связи с чем одээнщик предположил, что это наблюдательный пункт преступника.
Рапорты Муравьева и Торопыгина легли в сторону с резолюциями: «Максимову В.С. для дальнейшей отработки».
Скрипнула дверная пружина, в кабинет с бодреньким «тук-тук» заскочил Гена Каблуков.
— Александр Михалыч, вы когда мне указания напишете по делу Жилкиной? — интонация была озабоченно-укоризненной.
Кораблёв помолчал, переваривая. В целях профилактики наглости счёл необходимым возмутиться. Контролируемо, без расходования нервных клеток.
— Ты — нахлебник! У тебя стаж следственной работы — десять лет! Де-есять! Ты должен быть мэтром следствия! С закрытыми глазами должен планы сочинять. А указания я тебе дам, если ты до какого-то нюанса не дотумкаешь. Хотя обязан дотумкать!
— Как скажете, — Гена покладисто кивнул.