Идеальная жертва

Спираль заканчивается. Линия выгоревших домов. Лес уже близко. Там будет проще: под деревьями в основном лежит ровный настил из листьев.

Трава снова переходит в серо-чёрную полосу сухой земли. Отлично, по ней идти заметно легче. Обеими руками перехватываю Ру поудобнее. Смотрю под ноги, чтобы не оступиться. Рядом с ботинком – обожжённая головешка. Вон ещё одна. В школе на курсе истории про это рассказывали: мол, раньше для плодородия удобряли почву пеплом. Очевидно, на этом поле мёртвые и выращивают себе еду.

Вот уже и луг. Привет, фиолетовые цветочки! Я, вообще, не романтик, но приятно видеть что-то живое после пожарища и шизы с жертвоприношениями.

Здесь трава даже выше, чем была до поля, и я опускаю руку, рассчитывая, что пацан вновь схватится за неё.

Однако нет.

И где они?!

Разворачиваюсь всем телом, стараясь не запутаться ногами в траве. Камуфляжный тюк моей куртки топчется неподалёку от крайнего обгоревшего дома, в метре от границы поля. Да что за такое, договорились ведь!

Сквозь персиковые облака над руинами старого города пробивается красный свет огромного солнца, протягивается к земле россыпью лучей. Поле между мной и детьми превращается в красно-коричневое. Так вот почему стало жарко.

Делаю шаг назад и ору:

– Что такое? Почему стоим?

– Нельзя.

Вдруг замечаю, что за несколько домов до мальчишек, у стены, стоит всё тот же бородатый мужик. Наблюдает за нами. Не прячется, хотя и не приближается. А вот мне бы даже хотелось, чтобы он сделал хоть шаг, – я бы с удовольствием обсудил их религиозные убеждения. Но так и быть, не при детях.

Чёрт, придётся всё же опустить Ру на землю. Бухается мягким переломанным мешком. Не думать об этом! У него, оказывается, кровь из носа сочится. Из левого уха тоже. Ну и ничего, значит, сердце работает. Всё отлично. Он по-любому справится.

Пробегаю через поле, опускаюсь на колени перед детьми. Держу бородатого в поле зрения, однако прямо на него не смотрю: не хочу, чтобы пацан заметил.

– Почему нельзя?

Старший с опаской зыркает на поле и, наклонившись ко мне, доверительно сообщает:

– Это мёртвая земля.

Ах, вот что это такое. Оглядев окрестности, соображаю, что эта полоса, видимо, окружает весь старый город.

– Это граница кладбища?

– Да.

Поле, поле… «Не было никакого заграждения или указателя». Ну я и тупой! Местные ведь читать не умеют, поэтому обозначили запретную зону как могли – кругом выжженной земли. Бля, как я дожил до седых волос на жопе с таким уровнем интеллекта! Даже обидно.

– А если я перенесу вас на ту сторону?

Мальчишка раздумывает и неуверенно кивает.

Вот и отлично. Сгребаю детей в охапку вместе с курткой и торопливо, почти прыжками, добираюсь до противоположного края поля. Опускаю в высокую траву.

Облака на небе быстро расступаются, кирпично-красный свет из-за спины всё ярче. Оттенком накладывается на голубовато-зелёную траву, на густую синеву листьев – теперь они фиолетовые. От этого калейдоскопа голова плывёт. Только фиолетовые цветы остались прежними, и я минуту смотрю на них, как на спасительный якорь посреди разноцветного безумия. Уф, прошло.

Спину-то как печёт, аж вспотел, хотя ещё недавно в футболке было холодно.

Оборачиваюсь. Бородатый испарился. Молодец, нечего меня бесить, а то я ведь могу и передумать, его кишки прекрасно бы смотрелись на том дубе. Да и есть хочется.

Приседаю над Эйруином, чтобы поднять. Из-за красного света его лицо кажется не трупно-белым, а вполне здорового оттенка. И кровь из носа уже остановилась, замечательно. Устроим стоянку в лесу, перекачаю ему ещё своей, чтобы компенсировать потерю, и всё будет чики-оки. Помню, меня так бесило это словечко, когда Берт где-то его услышала и начала пихать в каждую фразу, но в пиздецовых ситуациях – вот как сейчас – нет ничего лучше мелочей, напоминающих о доме, семье и тёплых деньках из детства.

Командую детям:

– За мной. Не отставать.

Прозвучало не очень, особенно в исполнении переводчика – пролаял как злой пёс. Чтобы хоть немного смягчить приказной тон, добавляю:

– Жарко стало, да?

Старший брат, держа за руку младшего, смотрит вверх.

– Закат всегда жаркий.

Кошусь на часы: осталось два часа с мелочью. Красное солнце стоит градусов на сорок выше горизонта, очерчивая силуэты разрушенных зданий, и печёт как ад. Другие два солнца тоже висят низко: белое теперь выглядит оранжевым, а голубое – грязно-зелёным. Последнее теперь хорошо видно на фоне неба, и оно оказалось крупнее, чем я ожидал.

– Это закат перед тёмным временем?

Разговаривать, пока идёшь с тяжёлым грузом, неудобно, голос звучит сдавленно, дыхание тяжёлое, но лучше хоть так, общение создаёт доброжелательную атмосферу. А то сейчас мальчишка, глядишь, задумается, какого чёрта демон ведёт их с братом в лес – не иначе, как хочет заманить в пряничный домик и сожрать.

Ну вот, уже не отвечает. А если он сейчас остановится и скажет, что дальше не пойдёт?