Идеальная жертва

Мысленно повторяя вдохновляющие фразы, стараюсь как можно дальше просунуть руки под плечи Ру – снизу тоже встречаются камни, за которые ногти цепляются, – и дёргаю. Мокрая глинистая земля размякла, засосала его и не поддаётся. Ещё раз. На третий наконец-то вырываю тело, будто крепкий корень. Голова безвольно запрокидывается назад – блядь, надеюсь, шея не сломана?!

С ногами проще, их освобождаю за минуту.

Теперь – поднять его из ямы. Я, понятно, сильный, но и Ру не такой уж лёгкий, особенно без сознания и в одежде, пропитанной грязью. Да и я тоже весь мокрый, к тому же подмёрз, пока сидел неподвижно под дождём и ветром. От усилия мышцы спины чуть не сводит спазмом, а когда закончил, вишенка на торте – поясницу простреливает боль. Блядь, что за инвалид! Приехал спасать, называется. Кто бы меня самого спас, а то того и гляди сделают из меня чучело, скрюченное ревматизмом.

Расположив Ру на мокрой траве, аккуратно ощупываю. Теперь понятно, почему он не приходит в себя, хотя лицо относительно целое: сзади череп – сплошное раздробленное месиво. Пальцы невольно сжимаются в кулаки. Где эти ублюдки, лазающие по кладбищу?! Они тоже пойдут, чтобы спустить пар.

Нет, стоп! Сейчас нельзя тратить время на бессмысленную месть. Главное, что я его нашёл, вытащил, и он до сих пор жив. Осталось решить вопрос с пацанами.

Подхватываю из рюкзака протеиновый батончик и быстренько допрыгиваю до куртки.

Дети внутри уже и вовсе легли, свернувшись клубком. Будить не хочется, однако мне пора уходить, поэтому аккуратно тормошу старшего за плечо.

Мальчишка подскакивает, хлопая осоловелыми глазами, и я протягиваю ему батончик.

– У вас есть родители?

Отдёргивает руки в страхе. Я поясняю:

– Это еда.

Но что-то не помогает. Наверное, спросонок не соображает.

– Родители. Есть?

Наконец пацан смотрит мне в лицо.

– Были.

Умерли, значит. Ясно, поэтому за ними никто и не пришёл.

– Чей это дом? Где вы были.

– Папин.

– Кто ещё там живёт? Взрослые люди?

– Папа, мама и тётя.

Я продолжаю как можно осторожнее:

– Твои родители живы? Прямо сейчас. Или умерли?

Пацан озирается вокруг и как ни в чём не бывало заявляет:

– Мы умерли.

Здрасьте, приехали. Может, переводчик из-за дождя барахлит? Он по идее водонепроницаемый, но вдруг.

Подумав, начинаю сначала:

– Твои мама и папа прямо сейчас живут в том доме?

– Сейчас, – он кивает. – Живут.

Ага, всё-таки они живы. А кто тогда умер? Ладно, неважно.

– Они придут за вами? Сюда. Чтобы забрать вас домой.

Он мелко качает головой.

– Почему нет?

– Живым сюда нельзя. Это кладбище.

– Я видел здесь людей.

– Это мёртвые.

– Нет, они определённо были живыми.

Он снова качает головой, и это уже злит. Мне нужно помогать Ру, а вместо этого я препираюсь с ребёнком, верящим в призраков или хрен знает во что.

Однако в ответ на моё непонимание мальчишка, тоже раздражённо, повышает голос:

– Это кладбище!

Стоп. «Мёртвый город». Или «город мёртвых»?

– Здесь живут люди, – я обвожу пальцем окружающее, – в этих домах, и вы называете их «мёртвыми»?

Мальчишка кивает – радостно, видимо, от того, что я наконец-то его понял. А он, может, не такой уж и тупой, это я слишком самонадеянный.

– Значит, те, кто живут в домах за лесом, – это «живые»?

Снова кивает.

– Хорошо. Я понял. Значит, твои родители сюда не придут. Но вы можете сами дойти. Ты же знаешь дорогу.

– Нельзя ходить по мёртвой земле, – он оборачивается, указывает в ту сторону, откуда мы пришли.

Опять двадцать пять, какие-то местные понятия, которые ничего не проясняют. Подумав, вспоминаю, что сюда я принёс их на руках. И с одной стороны, я не могу оставлять Ру одного, учитывая, что тут шастают какие-то типы, но с другой – нужно вернуть детей домой. Они мне помогли, а я что, брошу их посреди выжженного города?

Если быстренько метнуться, то успею. По крайней мере, дорога до леса отсюда хорошо просматривается, там быстренько пробегу, а через поле они и сами дойдут, там уже дома видно.

– Давай я вас отнесу.

Уверенно подгребаю с земли куртку с мелким внутри и обхватываю старшего, поднимая, но он вдруг начинает брыкаться, воя в голос. Оба ребёнка так и норовят выскользнуть из рук, так что приходится спешно опустить их обратно, на землю. Тут же из куртки раздаётся быстро нарастающий рёв второго голоса.

Так, блядь! Я торчу на открытой местности, на виду у местных, обожающих убивать мутантов, и у меня на руках Эйруин в крайне хреновом состоянии и двое рыдающих детей. Не будет преувеличением сказать, что это пиздец и я впервые в жизни не знаю, что делать.

Последняя попытка.

– Вы пойдёте домой? – мой голос звучит более раздражённо, чем хотелось бы.

Старший вытирает лицо, оставляя разводы грязи на мокрых щеках, мотает головой, выпаливает со слезами в голосе:

– Нельзя домой! Мы умерли! Это кладбище! Мы умерли!

Фоном ревёт мелкий. Что за дурдом…

Но всё же он говорит «мы умерли», вряд ли переводчик ошибается.

Покусав губы в раздумьях, трогаю рыдающего мальчишку за плечо.

– Послушай, я здесь впервые. Я не знаю ваших обычаев. Скажи простыми словами. Когда мы умерли? Что мы сделали?