Желтоглаз, увидев, что я направляюсь к нему, останавливается и поднимает над головой руку, в кулаке что-то зажато. Кричит лающе. Восприятие обострилось настолько, что невыносимо растягивается даже секунда между его словами и моментом, когда переводчик ровным тоном произносит мне в ухо: «Иди сюда, трус. Ты убил моего брата».
Вот и край леса. Но мальчишка далеко впереди, между деревьев. Откуда он скорость такую взял?! Несётся к парню, перепрыгивая через корни. С воплем налетает на опешившего желтоглаза, повисает на нём, тянется к поднятой руке.
Крикнуть ещё? Чтобы остановился, не лез, вернулся к кораблю. Но способность говорить уже тоже отключилась из-за предельной дозы адреналина. Лёгкие работают лишь на движение, нельзя сбиваться с ритма. Проще добежать. Мне нужно лишь несколько секунд.
Одна. Парень пытается отцепить мелкого от своей руки, в которую тот вцепился зубами. Мальчишка отчаянно дёргает его пальцы, стараясь разжать. Лупит ногами куда придётся.
Две. Парень дёргает руку выше, и свободно выпущенная из брюк форменная рубашка задирается, а под ней, на поясе, – разгрузка с гранатами. Я вижу четыре, но наверняка это не все.
Три. Мальчишка вновь дотягивается до кулака желтоглаза, тянет и дёргает.
Четыре. Не глядя, отбрасывает в сторону что-то мелкое, словно мусор, и вновь хватается за руку парня. А вот я провожаю взглядом металлическое кольцо, падающее на ковёр синей листвы. Чека гранаты.
Пять. Останавливаюсь мгновенно, словно наткнулся на невидимую стену – годами отработанная реакция.
Шесть. Одна половина меня тянет вперёд, кричит, что ещё можно успеть, нужно попытаться. Вторая с ледяным спокойствием сообщает, что успеть невозможно, я слишком устал и обескровлен, а там как минимум пять гранат, они разнесут всё вокруг и меня заодно.
Семь секунд. Ныряю влево и, завидев очередную канаву, на всей скорости прыгаю к ней, скатываюсь в углубление вместе с ворохом прелой листвы.
Взрыв настолько близко, что земля подо мной содрогается, а барабанные перепонки рвёт болью. В основании носа противно дребезжит: череп резонирует с содрогающимся миром вокруг. По голой спине пыхает обжигающим жаром – словно резко открыли духовку.
Засыпает горящими ветками, а на поясницу рухает что-то тяжёлое, сдирая кожу. Ствол дерева. Перекатываюсь, одновременно спихивая его с себя, – повезло, что молодое, тонкое.
Сверху продолжает сыпаться мелкий мусор и листва. Еле успеваю увернуться от ещё одного ствола – этот как раз толстенный, потому и задержался. Зато сейчас бухается с эпичным грохотом, совсем рядом – всё тело сотрясает, – поднимая клубы опилок и ошмётков листвы. Но грохот я, собственно, не слышу, лишь догадываюсь. В голове противно звенит. Губы щекочет, и я непроизвольно облизываюсь – кровь из носа. Замечаю, что сбоку по шее тоже течёт, видимо, из ушей.
Ну, что. Нужно ползти к кораблю, да? На том месте, где стоял желтоглаз, теперь воронка.
На самом деле я привык к этому. Долго привыкал. Вот как это, секунда – и уже поздно? Всё закончилось, спасать некого. А сознание стопорится, отказывается верить, требует всё переиграть. То есть раньше так было. Сейчас – я просто встаю и иду к кораблю.
Голова кружится, звон продолжается, но я тороплюсь как могу: вдруг появится ещё кто-то, а я не услышу. На всякий случай оглядываюсь, но погони не видно. Взгляд сам собой ползёт к воронке от взрыва. Может, проверить? Может, случилось чудо? Нет, нужно идти вперёд. Я не имею права подвести тех, кто ещё жив.
Шлюз корабля. Техник протягивает руку, помогает забраться внутрь. Шевелит губами, говоря что-то, но я указываю на свои уши и отвожу взгляд. Всё достало.
Створки шлюза закрываются, корабль взлетает.
Иду в медкаюту. Удобно, что футболки нет, снимать не нужно. Достаю аптечку и принимаюсь обрабатывать кожу.
21.
В медкаюте техник уже пристегнул Ру к каталке. Скольжу взглядом по её блестяще-металлическому краю, не фокусируясь на лежащем теле. Если не смотреть прямо, то грязно-чёрная униформа кажется продолговатым тюком – мягким, однако тут и там выступают твёрдые углы. В явно не предназначенных для этого местах. Неподалёку от головы Ру к краю каталки медленно ползёт ручеёк крови. Должно быть, пока грузили, снова повредили что-то внутри, проткнули острым краем кости.
Пока я смотрю на него, ручеёк окончательно замирает, не добравшись до края. Вот и чики-оки.
В холодильнике нашлась плазма, и я выпил весь пакет, прямо на месте. Гадость, конечно, но холодная ещё терпимо, особенно если задержать дыхание. Ничего, доберёмся до дома – всего-то шестнадцать часов дороги, – а там у меня заныканы два пакета нормальной крови, вкусненькой.
Зато плазма лечит быстро, вскоре слух восстановился. Как раз чтобы услышать детский плач, высокими звуками режущий по нервам. Невольно морщусь. Чёрт…
Вот ещё геморрой на мою жопу! Сколько уже зарекался лезть в чужие проблемы… Но бля, другого варианта не было! Я не мог оставить ребёнка, который даже разговаривать не умеет, на поляне посреди леса. Ведь не мог? Не мог. Значит, я поступил правильно. Как говорит Главный, выбрал наилучший вариант из хуёвых.