Идеально другие. Художники о шестидесятых

Но это идея фикс с обеих сторон, как у Некрасова. Нусберг уже 30 лет не работает как художник, но он был идеологом группы, без него не было бы «Движения». Он знал авангардистов 20-х, был вхож к ним, получал их работы и развивал их.

Он не был идеологом, он умел делать, когда надо, так, в другой раз — так. Потом все ушли от него, а женщины и Пашка-дурачок шли за Львом, делали в лесу театральные представления с голыми фигурами. Это неинтересно совсем и никакого отношения к кинетизму не имело. Я считаю, что Нусберг их предал, бросил, и они замолкли, угасли без Нусберга. Ребята были хорошие, способные, очень талантливые женщины, как Галя Битт, кто-то еще, две или три, и делали красивые работы, пусть и кому-то подражали, что-то искали. Но это было искусство, не просто так. Работы у них сделаны были очень основательно, они обещали что-то новое, интересное.

Но они уехали, а там пробиться сложнее, тем более русскому художнику, с его амбициями, и на Западе то, что они делали, воспринималось как вчерашний день.

Не вчерашний день, а потому, что художники из России. Искусство ведь не соревнование Битт и какого-то француза, который что-то придумал. В искусстве придумать ничего нельзя, придуманное развалится. Искусство органически рождает художник, который получил дар от Господа Бога, а если не получил, то ничего не может быть.

Худяков и другие

Вы дружили с Генрихом Худяковым. Оригинал разнообразных талантов, он изобрел слоговое письмо, писал стихи в столбик, делал коллажи, кацавейки, много переводил, в поэме «Лаэртид» пели минералы. Но в Америке ушел из поэзии и стал делать космического вида одежду.

С Худяковым, пожалуй, было интересно. С ним, безусловно, можно дружить. Но он другой человек, несмотря на свои сдержанные чувства, он тоже такой кустарь-одиночка.

Когда мы дружили, он часто приходил, читал стихи, мы его слушали. Вообще очень тепло относились к нему. Но я забыла уже о нем. Один раз он с Колей ездил к Оскару, там была моя племянница. Когда она собралась уезжать в Америку, Генрих тоже, он согласился фиктивно жениться на ней — другой возможности у нее не было. Так что он свой человек. Худяков жил рядом со мной в Химках и устроил чтение своего «Гамлета», с очень многими иностранцами, которых он пригласил. А когда я утром пришла наверх, заметила, что за мной идет человек, ему надо было знать, кто я, что я. За нами следили. Потому свет даже не зажгла. Он жил недалеко, надо было проехать немного на троллейбусе, там были дома, построенные намного раньше, наши уже потом. Наши кооперативные были, а он жил в обычном, но в отдельной квартире. Жалко, что он уехал, не знаю, как он живет, — очень плохо.

Жаль, что Худякова забыли. «Брожу ли я, иль поспешаю, Иль с сигаретами вожусь, Сижу ли за стаканом чаю, Передо мной маячит жуть». Я спрашивал об издании его стихов, но никого не заинтересовало.