Он закричал и сделал шаг назад, заваливаясь на один бок, и снова ударив меня по голове, второй рукой хватая за одежду и пытаясь оторвать от себя.
Еще шаг, и он потерял равновесие. Под его ногами бились несчастные рыбки.
Юркие, извивающиеся, очень скользкие рыбки.
Падая, он бесполезно заколотил руками по воздуху, страшно вскрикнул и неловко упал на бок, едва выставив руку вперед.
И сразу затих.
Только вода закапала на пол. Или не вода вовсе?
Мою рубашку вспороло откуда-то взявшимся стеклом, полоска глубокой боли вспухла на ребрах.
Я несмело открыл глаза. Под нами был разбитый аквариум. Из живота и груди убийцы торчали осколки стекла, пронзая его насквозь и упираясь тончайшими острыми концами мне между ребер. Он еще шевелил глазами, гнул пальцы, сжимал зубы, но уже был мертв. Совершенно мертв.
Едва он совсем застыл, замолчал, замер, как от входной двери раздался новый грохот. Ее выбили с двух ударов, в зал ворвались люди в черных комбезах полиции, сразу же вскинув оружие. Следом вбежал огромный мужчина в шлеме и бронежилете, расталкивая полицейских, как котят.
Я боялся шевельнуться, боялся ослабить хватку руки или ног, потому что чувствовал, как с каждой секундой глубже входит стекло. Потому я только повернул к ним голову, а лицо заливало чем-то густым и теплым, мешая видеть, и тошнота душила кислятиной.
Полицейские рассредоточились по залу, один остался у дверей. Огромный мужчина посмотрел на меня, задрожал всем телом и в два шага оказался рядом. Широкие ладони мягко подхватили меня под живот, снимая со стекол.
— Босс, я в порядке, — постарался как можно убедительней сказать я, но зубы стучали, а вместо громкого голоса выходил только шепот. — Будьте осторожны, у него пистолет…
Глаза полностью залило теплой жидкостью, такое же тепло текло по животу, уже промочив рубашку насквозь, а по руке и ногам поднимался холод. Я закрыл глаза, понимая, что сил больше нет совсем.
Меня куда-то понесли, на лицо стали садиться крупные снежинки. Потом запахло лекарствами, и я окончательно провалился в темноту.
***
Кто я?
Лежащий на операционном столе мальчишка? В моих-не моих внутренностях копались, рылись, извивались механические руки-щупальца, держащие зажимы, скальпели и пинцеты. Одурманенный лекарствами, но все равно чувствующий боль, кричащий от этой боли, давясь распирающей горло трубкой, я-не я видел собственное сердце, мокрое от крови, вынутое наружу из грудной клетки, блестящее белым металлом.
Смуглая девчонка с жеребячье-тонкими ногами? С визгом отбивающаяся от противного старика, хватающего до хруста за хрупкие запястья и лодыжки, извивающаяся и дерущаяся не на жизнь, а насмерть. Взмах холеной, унизанной золотом руки — я-не я лечу на шелковую белоснежную простыню, продолжая визжать до хрипоты.
Стоящая на коленях холодном полу девушка? Мои-не мои без того короткие ярко-рыжие волосы ножом срезала под корень женщина с круглым лицом и мертвым взглядом. Не было сил перечить или искать жалости — покорно сжимающая одной изуродованной, покрытой синяками и шрамами рукой другую, только вздрагивающая, когда нож соскальзывал и резал кожу на голове, я-не-я, эта девушка, просто молчала.
Совсем маленький мальчик, лицом прижатый к стене? Вопящий от страха и боли, вырывающийся из едва не ломающей его руки хватки, умоляющий о помощи и избавлении, почему-то не решаясь открыть глаза. Стена крошилась под моим-не моим лбом, как песочное печенье, непоколебимая хватка огромных рук трещала по швам, а потом долгожданный укол в мою-не мою цыплячью тоненькую шею принес облегчение, забвение и темноту.
Кто я?
Реальность пахла озоном и больничной стерильностью. Я таращился в потолок и пытался просто дышать. Хотя бы просто дышать.
Сон прошел, но картинки горели в памяти неоновой вывеской. Иногда я сомневался, что умение помнить всё — одно только благо. Кое-что бы хотелось поскорей забыть навсегда.
Когда я окончательно пришел в себя, то первым моим чувством стал жуткий страх. Еще не зная, что нахожусь в центральной больнице Нью-Вашингтона, я просто осознал себя лежащим под одеялом, с бинтами, покрывающими большую часть головы и, конечно же, испугался.
Потому что решил, что всё повторяется. Трубка в носу, капельница в сгибе локтя. Чего не будет на этот раз, ноги?
Но всё оказалось в порядке, за исключением неприятной тяжести в теле и обилия бинтов. Рука и ноги остались на месте, на первый взгляд даже ничего не болело. Испуг прошел.
Кровать в одноместной палате центральной больницы Нью-Кэпа была мягкой и пружинящей, на подлокотнике светились кнопки регулировки высоты и наклона. Половину одной из стен занимало огромное, выходящее на один из бесчисленных парков окно. Над кроватью тихо шелестел отслеживающий мое состояние прибор, беспроводные датчики от которого были налеплены мне на грудь, голову и левую руку.
Едва я зашевелился, в палату сразу вошла молодая медсестра. У нее были забавные розовые волосы и такие же розовые яркие губы. Улыбаясь, она начала рассказывать, где я нахожусь, какое лечение получаю и когда поправлюсь.