Идеальные Солдаты (СИ)

Бегом поднявшись по лестнице на второй этаж, я так никого больше и не встретил. Палата Лолы была в самом конце коридора. На дисплее на двери мерцала надпись “Долорес Гарсия” и код, который считывали коммы врачей, получая доступ к истории болезни. Я перевел дух перед дверью и заглянул внутрь.

В палате горел только крохотный ночник у изголовья. Лола лежала на кровати, укрывшись с головой, почти незаметная под тяжелым одеялом, такая маленькая; только встопорщенные кудряшки торчали наружу. Я подошел неслышно, но она дернулась и села, повернувшись ко мне, прячась в одеяле. Узнав меня, она откинулась на подушку и слабо улыбнулась.

— Они таблетки хотели дать, чтоб я спала, — сказала шепотом. — А я притворилась, что сама уже уснула, они поверили и ушли.

— Может, лучше бы было поспать? — я кинул заснеженную куртку на спинку стула и осторожно сел на край кровати, вглядываясь в Лолино лицо. Глаза у нее были опухшие и красные. Видимо, шок прошел, она снова могла говорить. Значит, ничего плохого не случилось?

Лола пожала плечами.

— Неуютно тут. Я без плюшевых своих спать не смогу, — сказала она. — Знаешь же, сколько их у нас дома.

— Ага, целая куча, — подтвердил я. — Хочешь, схожу, принесу парочку? Мне не сложно.

— Не, ты чего, там холодно, — Лола посмотрела в окно. Там переливался огнями фейерверков густой белый снег. Здесь, в палате, не было слышно взрывов, цветные вспышки оставались беззвучными.

Тишина.

Мы молчали какое-то время. Лола протянула руку, я взял ее лихорадочно горячую ладошку.

— Ты не думай, у меня все отлично, — зашептала она быстро, садясь в кровати и наклоняясь ко мне. — Не беспокойся — если будешь переживать, я буду себя виноватой чувствовать еще больше! Не надо за меня переживать! Я там растерялась просто. Уже руки мыть вышла, а он меня обратно в кабинку затащил. Рот мне закрыл и сказал молчать, за руку схватил, платье пытался порвать. У него глаза были такие страшные, черные, мертвые… Ты все правильно сделал, точно-точно, а я в порядке…

У нее задрожали губы, подбородок затрясся, она еще крепче вцепилась в мою руку.

— Я просто так испугалась, что он что-нибудь сделает со мной и я стану такая… грязная, жалкая, никому больше не нужная, — закрыв глаза, совсем тихо прошептала она.

От ее слабого голоса у меня все внутри заныло, заворочалось в животе комом, закололо иголками в самое сердце. Ощущения были незнакомыми и слишком странными, вместо них быстро пришла злость, понятная и простая.

Я порывисто дернулся к ней и обнял как мог, изо всех сил. Лола пискнула; кажется, даже хрустнули ребра.

— Если бы я мог, я бы снова снес ему башку, — сказал я куда-то ей в волосы. — А тебя за такие слова хочется или стукнуть хорошенько, или вот, обнять как следует. С чего это ты решила, что какая-то ерунда может сделать тебя ненужной?

— Но это же позор такой, — беззвучно, одним дыханием сказала Лола мне на ухо. — Никому не признаться, никому не пожаловаться… Никто не поймет. Еще и в туалете, а там везде люди… Будут пальцем показывать… И осуждать! А вдруг это я виновата? Спровоцировала его. Зря с ним рядом оказалась.

— Если его провоцируют маленькие девочки на такие дела, то я рад, что он помер, — с растущей злостью прошипел я сквозь зубы. — Не смей даже думать, что ты в чем-то виновата. Он просто злодей. Никто же не обвиняет принцесс из сказок за то, что их крадут злые волшебники?

Лола тяжко сопела, покорно положив мне голову на плечо. Я не знал, удалось ли ее убедить, но очень на это надеялся.

— Давай спать ложись, — сказал я, отпуская ее и отодвигаясь обратно на край кровати. — Никуда не уйду, буду тут сидеть. Чтоб никакой бука не пришел тебя во сне пугать и даже без твоих плюшевых друзей спалось хорошо.

Лола шмыгнула носом и стала тереть кулаками глаза.

— Мне не страшно, не страшно, я храбрая и сильная, — сказала она очень грустным тоненьким голосом. — Честно-честно, совсем не страшно. Я уже не боюсь и не переживаю, все отлично… Но ты все равно посиди со мной, ладно?

Сон одолел меня к утру, и я свернулся калачиком в ногах у Лолы, накрывшись краем одеяла. Кровать была большая, Лола маленькая, потому я совсем ей не мешал.

Меня разбудила уже знакомая медсестра с розовыми, как сладкая вата в центральном парке, волосами.

— О, малыш, я все понимаю, ты переживал за сестренку, но ее и так сегодня отпустят, так что дуй домой, — щебетала она, аккуратно выставляя меня из палаты.

Моя куртка была сырой от растаявшего снега. Выйдя на улицу, я поежился и пожалел, что шарф остался где-то в кафе.

Утро Рождества было сонным, тихим и молочно-белым. Погасли огни, прекратился снегопад. Парки и улицы пустовали.

Бабуля спала, в квартире было темно. С кухни пахло ванилью и вчерашним пирогом. Еловая ветка с игрушками почти осыпалась, иголки ровным слоем лежали вокруг нее на столе.

Я залез в душ, включил горячую воду и долго стоял, закрыв глаза, пытаясь согреться. Рука еще с вечера мелко дрожала, когда я сжимал кулак. Несуществующая правая рука вторила ей неприятной пульсацией. Я растирал обрубок, шевелил туда-сюда плечом, вращал шеей, но избавиться от этой боли не мог.