Идеальные звёзды

На площадь я выхожу из мелкого проулка, сбоку от скамеек, и сразу замечаю Гимли прямо по курсу: одинокая фигура в чёрном милитари. Раскинулся на скамейке, вытянув руки вдоль спинки и закинув лодыжку одной ноги на колено другой. Словно греется на солнце, хотя непонятно, как он там ещё не спёкся в униформе. Народ на площади есть – все в летнем, ярком, – но скамейки поблизости от Гимли пустуют.

Когда подхожу ближе, рядовой, видимо, замечает движение, поворачивает голову в мою сторону, и сразу становится виден фингал у него под глазом. Я даже шаг ускоряю. Что ещё произошло?

Гимли поднимается и козыряет чётким, отточенным движением. Ну вот, привет, армия! А я-то уже расслабился.

– Машина там, – кивает в направлении тенистой улочки.

– Что с лицом?

– А-а… – он небрежно морщится, но только той половиной лица, где нет синяка. Вблизи заметно, что и на скуле кожа содрана, так что фингал – лишь вершина айсберга. – С местными малость недопоняли друг друга.

– А именно? – тон тут же становится агрессивным. Я хоть и сам мутант, но своих подчинённых никому лупить не позволю. Наверняка ведь у Сина этой заботливости набрался.

Гимли тяжело вздыхает.

– В магазине хотел девчонок пропустить. Ну, то есть дверь им открыл. А они не захотели. Ну, мы поговорили немного, слово за слово, и в итоге оказалось, что я сексист. За что и получил.

– От них?

– Ну… Что… – он снова кривится и пожимает плечами. – За дело ведь. Они мне всё объяснили, я понял.

– Вы при исполнении. И раз уж теперь мы все не сексисты, я обязан доложить на этих бойких девчонок.

– Может, не надо?.. – Гимли морщит нос. – Это в полицию идти, ждать… Лучше бы домой уже поехали.

– И в личное дело запишут.

Понятно, что такой расклад его не радует. Но на всякий случай я не тороплюсь соглашаться так сразу, как будто рядовой только что-то сказал, а я уж и хвостом машу: «Конечно-конечно, исполним каждое ваше слово».

В ответ на мою реплику Гимли весь обмякает, устало опускает плечи:

– Никто не будет разбираться, как дело было. Скажут: «Припёрся столичный расист в Данбург, хотел избить местных женщин». Если поднять бучу, так ещё и в новости попадёт.

– Я сам не местный, но вроде так понимаю, что столичных не особо любят.

– Не любят, – рядовой мрачно оглядывает людей на площади и повышает голос в их сторону: – Как будто я виноват за всяких чмырей!

– Ладно. Чем предлагаете объяснить? – указываю подбородком на его синяк.

– Скажем, что мы с вами решили потренироваться, всё равно днём через пустыню не поедешь, а время чем-то занять надо. Ну и случайно…

– Я случайно отбил пол-лица подчинённому.

Гимли делает грустные глаза и шепчет:

– Пожалуйста?..

В конце концов киваю. Не хочется поднимать скандал из-за конфликта с генномодифицированными, и так уже сплошной пиздец в последние дни. Гимли жалко. А мне, как и говорилось, терять нечего. Подумаешь, избил подчинённого! Да раз плюнуть! Повезло, что по документам мне двадцать три, буду косить под малолетнего придурка.

Рядовой счастливо улыбается. Отступает, освобождая мне место на скамейке. Я сажусь, а он мнётся. В ответ на мой взгляд неуверенно спрашивает:

– А можно мне тоже?.. Хоть броник снять?..

– Рядовой Гимли, приказываю вам раздеться. То есть… – я запинаюсь. – Ну, вы поняли. И в фонтан не лезьте.

Бля, ну и ляпнул. Но Гимли ржёт. Стаскивает всё, даже футболку, оставшись в одних штанах, шмякает тюк обмундирования на скамейку и сам бухается со стоном облегчения – меня обдаёт запахом распаренного тела вперемешку с парфюмом. Снова закидывает локти за спинку скамьи, вытягивает ноги.

– Ботинки бы ещё снять…

– Да уж.

Мне-то повезло, я хоть в доме Блэйков разувался, а Гимли уже сутки так ходит. Тем не менее, я никак не могу разрешить ему снять обувь. Одно дело – боец с голым торсом: в мирном городе и по такой жаре это даже оправдано. Но босиком?.. Мы всё-таки на задании, и если случится что-то непредвиденное, некогда будет путаться в шнурках.

Сидеть пришлось долго, слишком уж заранее я пришёл. Успел снова вспотеть на солнцепёке. Распили вместе с Гимли его бутылку воды. Тёплая, конечно, но это мелочи. Смотрю на часы – как раз четыре, – и спустя мгновение на противоположной стороне площади показывается Като.

Торопится. На середине пути её лицо принимает обеспокоенное выражение – очевидно, заметила фингал Гимли.

– Это ещё что такое? – Като решила начать допрос, не доходя до нас.

Однако я всё же дожидаюсь, пока она приблизится. Не орать же через всю площадь.

– Всё в порядке. Мы тренировались и не рассчитали.

– Что?.. – медичка переводит взгляд между нами.

– Да вот, обсуждали сексизм… – Гимли явно имел в голове какую-то красивую и связную фразу, но стоит Като провести строгим взглядом по его груди, как он запинается, прокашливается и начинает рыться в ворохе своей одежды.

Впрочем, отвлекающий манёвр не помогает: медичка спокойно дожидается, пока он наденет футболку.

– Какой ещё «сексизм»? – лицо у неё такое, словно она нас обоих считает за идиотов.

Во взгляде рядового сквозит явная растерянность, и я зачем-то – оратор из меня так себе – решаю ему помочь.