С окружающими вообще какая-то хмурня: пока мы с Сином вдвоём, наедине, я воспринимаю всё гораздо спокойнее, но если люди вокруг – или хотя бы речь заходит о том, чтобы рассказать кому-то, вот как Лане Смит, – начинаю психовать.
Лана ещё эта… С которой у него что-то было. И прочие девицы, местные. Я особо Сина не спрашивал про это всё, вроде у него не было таких прям «отношений» – чтобы до свадьбы дошло, такое всякое. А вдруг было? Может, он просто не считает нужным мне рассказывать, а потом оно всплывёт. Здесь, в его комнате, становится очевидно, что я знаю его всего ничего, а у него за целую жизнь много чего могло быть. Такого, о чём я даже не имею представления.
Тут уже в кучу сваливается всё: и эта комната – его собственная, какой у меня никогда не было; и воспитанные родители с сотней десертных вилок – определённо, я для них недостаточно хорош; и карьера Сина – от которой он добровольно отказывается, а мне после трибунала даже чисто номинальной премии не получить…
Ну, допустим, на трибунале я оказался справедливо. А с другой стороны – что, я должен был ничего не делать? Согласиться? Тогда в скором времени пришлось бы всё подразделение обслуживать, каждую ночь. Вот уж не уверен, что Син, или генерал Сикорски, или прочие эти, которые поглядывают на меня свысока, сталкивались с подобным дерьмом.
Теперь уже игрушечные машинки перед носом вызывают такую злость, что хочется бухнуть по полкам кулаком, а «Мустанг» вообще швырнуть в окно – чтобы хоть одно стекло в этом идеальном доме хряпнуло и пошло трещинами. Чёрт, жаль, что самого Сина здесь нет, сейчас я бы начистил ему табло как следует! За эту чёртову комнату, и за выпускной, и за всех девиц, и за семейные праздники – подарки под ёлкой, и ужины за большим столом, и торты со свечками, когда загадываешь желание и оно исполняется.
Глубоко вдохнув, всё же удерживаюсь от того, чтобы сжать красную машинку в кулаке – можно повредить боковые зеркала, – и аккуратно ставлю на место. Хрен с ним. Они все не виноваты, что так вышло. Мне – просто – не – повезло.
Я знаю только один способ успокоиться: сбросив тапки с помпонами – у них здесь всё такое милое, уютное, и это снова бесит, – забираюсь с ногами на кровать.
Не помню, когда это началось – а что я вообще помню из своего прошлого? – но мне рассказали, что есть совсем другие монастыри, чем наш приют. Там люди не стоят на коленях и не говорят вслух молитвы, а сидят вот так, в позе лотоса, и молчат. Это называется «медитация» и вроде как помогает достичь счастья.
Ну, я попробовал. Сначала не понравилось: слишком скучно и счастья не происходит. А вот потом, в клетке, когда у меня уже не было других развлечений, это стало неплохой альтернативой бессмысленным склокам вокруг. После первых побед на арене другие ко мне уже не лезли, так что я мог спокойно занять место в углу и отключиться от реальности. Да, снова было скучно, от нечего делать я разглядывал пальцы, но потом заметил, что эта тишина внутри и правда успокаивает. Так оно и повелось.
Вскоре ярость утихает, и я откидываюсь на стену, закрываю глаза. Почему-то чем больше эмоций поначалу, тем сильнее расслабление потом – до такой степени, что шаги в коридоре выдёргивают меня из дрёмы.
– О, я помешал? – господин Блэйк останавливается на пороге. – Извините.
– Нет, ничего.
Спрыгиваю с кровати и принимаюсь надевать тапочки. Взгляд падает на блюдо с печеньем – ё-маё, совсем забыл про него… Жаль.
– Вы придерживаетесь восточных традиций? Буддизм?
– Что?.. Нет.
– Просто напомнило. Будда под деревом Бодхи.
– Извините, – качаю головой.
Я, конечно, в курсе, что был какой-то там Будда, но без подробностей. Да и вообще непонятно, с чего господину Блэйку это пришло в голову, я вроде восточных балахонов не ношу, или как там эти буддисты выглядят.
– Значит, совпадение. Я хотел сказать, что переговорил с Брунхильдой, встретимся с ней через час и сразу отправимся в приют. Не беспокойтесь, мы проследим за девочкой, если что – сразу дадим вам знать.
– Спасибо. А я уже, наверное, пойду. Как раз доберусь до площади.
– Могу подбросить до Светлого бульвара, это в нескольких кварталах.
– Не хочу вас напрягать.
– Мне не тяжело. Пять минут, только сниму корзину с багажника.
У них есть автомобиль? А где гараж?
Однако, когда я выхожу из дверей дома, неподалёку стоит велосипед. Непривычно большой – ну да, велосипед-мутант.
То есть я должен сесть на багажник? А где здесь велосипедная дорожка? Только лестница, ведущая вниз с горы, клумбы и аккуратные кусты поодаль. Взгляд падает на широкий каменный бортик, который спускается вдоль ступеней. И с другой стороны – обрыв.
Должно быть, моя физиономия приняла какое-то странное выражение, потому что господин Блэйк спрашивает:
– Что-то не так?
– Эм… – бросив на него взгляд, я снова уставляюсь на злополучный бортик. Фантазии о том, как мы лихо помчимся вниз, рискуя в любой момент рухнуть с приличной высоты, поистине завораживают.
Гунтер тоже смотрит в том направлении и улыбается.
– Нет, это просто бордюр. Нам вон туда, – он указывает в направлении кустов слева.