Идеальный (СИ)

– Ублюдок! – в глазах темнеет, и Том судорожно дергается, пытаясь вырваться.

– Смотри-ка, и коготочки прорезались, – смеется человек в маске.

И Хиддлстон понимает, что скребет ручки кресла острыми черными когтями. На металле остаются борозды.

А потом все тело пронзает боль. Его бьют долго, со знанием дела. Преимущественно по лицу и в грудь.

Достается и пальцам. Кажется, несколько из них теперь сломаны. Хотя Том не уверен. Он просто зовет одними губами Криса, за что их разбивают так, что Том перестает вообще ощущать что-либо кроме боли в нижней части лица.

– Достаточно.

Все вмиг прекращается. Хиддлстон осторожно проводит языком по зубам, ощупывая. Как ни странно все они целы. Даже выступающие острые клыки. Том здорово царапает об них язык.

– Твои друзья из секты несколько раз возили тебя в свою резиденцию, Томас, – в ушах звенит, Хиддлстон едва слышит обращенные к нему слова. – Где она находится? Не та, о которой сказано в их регистрационных документах, а настоящая. Скажешь – и тебя не станут больше бить.

– Думаете, я знаю? – Том хрипло смеется. – Я всего лишь играю на флейте.

– Ты ведь лжешь, Томас, – издевательски грустно делится брат Максимилиан. – А бог не любит лжецов. Отец лжи – дьявол, которому ты служишь.

Том даже не успевает открыть рот. Удары сыпятся со всех сторон. Кажется, он даже теряет сознание. Правда на голову тут же выливают ведро холодной воды. Кажется, соленой. Потому что все ссадины обжигает такой болью, что Том орет, выгибаясь.

– Куда они возили тебя?

В ответ Хиддлстон только качает головой. Говорить что-то бессмысленно. Тем более это больно. А бить будут в любом случае, ведь он не знает ответа на вопрос.

В конце концов его отстегивают от стула и куда-то волокут. А в спину несется:

– Ты умрешь на рассвете.

А в камере, где его оставили, добавив пару ударов по ребрам, Тома начинает тошнить. Его бесконтрольно выворачивает на каменный пол. И в промежутках между приступами ему кажется, что еще один раз – и он просто выблюет все внутренности.

Он не помнит, сколько это продолжается. Наверное, долго. Потому что под конец он только слабо вздрагивает от очередного спазма.

А потом приходит холодное болезненное оцепенение. И последнее, о чем он вспоминает, – теплые губы Криса, накрывающие его собственные.

И Том улыбается.

Глава 29. «Рим».

В самолете Крис неожиданно для себя засыпает. Он буквально чувствует, как наваливается тяжелая дрема, обволакивая все тело вязким оцепенением. И противиться нет сил. Хемсворт откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.

– Крис?

Хемсворт вздрагивает, оборачивается на звук. И замирает: перед ним Том. Том, сидящий на черном плоском камне, совсем по-детски обхватив колени.

– Это сон, – неуверенно выдавливает из себя Хемсворт.

Том вскидывает глаза и Крис отшатывается. На дне залитых чернотой глаз музыканта словно тлеющие угольки. Это взгляд не человека. Демона. Жестокого, бесчувственного. Понимание приходит из ниоткуда. Крис просто... видит это.

Накатывает холодный ужас.

А Том плавно поднимается на ноги, делает шаг. Останавливается совсем близко. И улыбается своей обычной открытой улыбкой.

В груди екает. Хемсворт вцепляется в худые плечи и дергает на себя, прижимает к себе его холодное тело. Том поднимает истончившуюся ладонь, осторожно проводит пальцами по щеке Криса, ненароком задевая когтями. И отталкивает. Крис успевает поймать его за руку. Сжимает ладонь и выдыхает:

– Что произошло?!

– Тебе незачем лететь в Рим, – голос Тома звучит холодно. – Там больше ничего нет для тебя. И для них.

– Что?.. – горло пережимает спазм. – Том, о чем ты?!