Идегей

Сладость сахара сердцу чужда

Да и горечь перца чужда.

Я острей, чем булатный нож.

Молоком меня обольёшь,—

А не сделаюсь я белей.

Кто я? Лев! Не свалишь меня,

Я свирепей, яростней, злей

Необузданного коня.

Не затянешь арканом, петлёй,

Я быстрей, чем скакун удалой.

Нет, со мной не справишься ты.

Смерть твоя — на моём копье,

От неё не избавишься ты!

Или ханом себя утверди,

Иль меня на престол возведи:

А не то уходи с моих глаз,

Уходи в казаки, уходи!»

Зазвенел Идегея глас,

Грянул гром семи небес,

Был ответ Идегея таков:

«Я ореховых выше древес,

Я до самых расту облаков,

Урагана я не боюсь:

Не сломает, не свалит меня.

Я как ясное лето смеюсь,

Я как молния полон огня.

Нурадын, если я рассержусь,

То заснуть я не дам тебе.

Если я с тобой поборюсь,

Одолею тебя в борьбе,

А поспоришь в беге со мной,—

Побежишь за моей спиной.

Нурадын, Нурадын, смирись,

К невозможному не стремись,

Ты не спорь, судьбе вопреки:

Не гони меня в казаки.

Если я тебя прокляну,

То и камни проклятье пронзит,

Небеса мой вздох поразит

И земли возмутит глубину!»

Тут вздохнул он, громкоголос.

Нурадын зашатался, упал,

Искривились и рот, и нос.

Сын Камала Джанбай произнёс:

«Нурадын — твой единственный сын.

Не сердись на него, Идегей,

Пощади его, пожалей».

И свой гнев Идегей одолел,

Пощадил его, пожалел.

Ожил сын и начал вставать.

Нос и рот распрямились опять,

И сказал он с гневом в глазах:

«Кто я? Облако в небесах!

И пока я дождём не прольюсь,

В небесах я не растворюсь!

Я от матери чёрным рождён:

Будет мылом мыть меня мать,—

Не сумею белым я стать.

От отца я отдельно рождён:

Пусть меня обучал ты с пелён,

Чтоб в большую попал я знать,—

Не дано мне чванливым стать.

Я из тучи вышел кривым:

Как ни будешь меня ломать,

А не сделаюсь я прямым.

Или ханом себя утверди,

Или в ханы меня возведи,

А не то — исчезни из глаз,

Уходи в казаки сейчас!»

Так ответствовал Идегей:

«Если неслух — единственный сын,

Это страшной войны страшней.

Если на душу, Нурадын,

Взял ты грех — с Джанбаем дружить,

С тем, кто души привык душить,—

Этим душу свою не спас:

Зложелатель в урочный час

До твоей доберётся души!

В день, когда я Калтая рубил,—

Чингиз-хана потомком он был,

А усы у него пучком

Надо ртом торчали торчком,

Крепость нашей страны он губил,—

Ты в степи стал ратным вождём,

Чтоб разрушить мой мирный Дом.

Град и крепость, что я воздвиг,

Ты задумал завоевать,

Ты привёл кочевников рать.

Но наступит судьбы поворот,

И другое войско придёт,—

Голове твоей не сдобровать!

Лишь тому, кто в пути, видна

И понятна дороги длина.

Тот, кто познал близь и даль,

Кто и радость познал, и печаль,—

Всем во благо, там, где пройдёт,

На пути своём град возведёт,

Пожирающий огонь сотворит,

Да рождающий злой в нём сгорит!

Плюнешь раз, — от плевка одного

Не получится ничего,

Плюнешь множество раз, — тогда

Мутным озером хлынет вода.

Ты запомни, мой сын, навсегда:

Там, где множество, — там беда!

Эй, Нурадын, Нурадын!

Хорошо дела мои шли

В дни, когда от отчизны вдали

Я, лишённый родимой земли,

Убежавший в чужой предел,

Под рукой Тимира сидел.

Хорошо дела мои шли

В дни, когда я пятьсот убивал,

Десять сотен сражал наповал.

Великана, исполненный сил,—

Я Кара Тиина сразил.

То, поверь, был сам Газазил[102]!

Дочь Тимира, един и благ,—

Акбиляк мне вручил Аллах.

Жеребёночек мой, сынок,

Будешь ты без меня одинок.

Хатам-Тая[103], мой сын, ты щедрей,

Льва стремительней и быстрей,

Ты — Хамзы[104] отважней, добрей,

Ты и сына Али храбрей

На отца совершил ты набег,

А взгляни: белее, чем снег,

Твоего отца голова.

Одарён ты отвагою льва,—

Вот каков мой мурза, мой сын!

Валишь пальцем одним наповал

Всех врагов, — мой мурза, мой сын!

В правой битве наотмашь бьёшь,

Плоть родная, мурза, мой сын!

Слитки золота раздаёшь,

Не считая, — мурза, мой сын!

Словно ястреб, жертву когтишь,

На коне вороном летишь,

Побеждая, — мурза, мой сын!

Ты отнёсся ко мне как к врагу,

Что ж, гони, а я побегу:

Прах дрожит, — о мурза, мой сын!

На исходе мои года:

Пусть, как я, от тебя всегда

Враг бежит, — о мурза, мой сын!

В дни, когда Страшный Суд наступил

И с высоких небес Азраил

Возвестил, что близок конец,—

В белом саване твой отец

Закрывает уже глаза,—

Ты прогнал его, мой мурза!

Коль собраться решат мастера,

Чья земля — Хива, Бухара,

Хиндустан иль далёкий Ямен[105],

И без устали будут ковать,

Дни и ночи будут греметь,

Полагая, что надобно медь

Из ума твоего добывать.

То не медь они обретут:

Чистым златом воздаст им труд.

Если тот, кого гонишь ты,

Это я, — ну что ж, побегу.

Твоему пожелаю врагу

Так бежать от тебя, Нурадын,

Как теперь я бегу, мой сын!»

А затем произнёс Идегей:

«Турумтай — всех проворней, быстрей.

Жаворонок, упав с высот,

Гуся белого не возьмёт.

Знай: из лука аткы[106] — стрела

Стрелы меткие все превзошла,

Но кольчугу ей не пробить.

Ты невежде, источнику зла

Обречён ненавистником быть.

Низвергаясь, как ураган,

Одолеешь ты много стран,

Но не будет вечно твоим

Мир, который необозрим!»

Так покинул Идиль Идегей,

Так запел о судьбине своей:

«Словно волк, по горам я блуждал,

Жеребёнка, голодный, съедал.

Многодумный, бараном я стал,

Обозлясь, я шерстью оброс,

Опозорясь, лаю, как пёс».

ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ