Идеи и "время Ляпунова"

Любая теория становится более наглядной, если ее подкрепить соответствующими примерами. Пребывание во "времени Ляпунова" можно проиллюстрировать, обратившись к творчеству писателей, которое так или иначе подходит под категорию "мистического". Например, у Уильяма Батлера Йетса можно найти многочисленные описания личных переживаний и видений, являющиеся, без всяких сомнений, поэтическим описанием пребывания во "времени Ляпунова". "Порой, когда я далеко от суматохи дел и мнений, когда я забываю ненадолго о собственной суетности, мне приходят  г р е з ы   н а я в у, то призрачные и зыбкие, то живые, и в достоверности своей осязаемые не хуже, чем твердь земная под ногами. Однако, туманна ли их плоть или видима ясно, они приходят и уходят, п о в и н у я с ь   с о б с т в е н н ы м   с в о и м   з а к о н а м, они кочуют мимо, они возникают и гаснут, и не в моей власти повелевать ими" (цикл "Кельтские сумерки", "Едоки драгоценных камней"), - нетрудно заметить почти полное сходство этих поэтических метафор "грез наяву" с приведенными выше теоретическими характеристиками "времени Ляпунова". Для Йетса, человека, глубоко погруженного в мистику, подобные видения не какие-то "галлюцинации", какими они представляются для подавляющего большинства его современников, а тем более потомков, - для него эти видения наделены особым сверхъестественным смыслом. В своем философском эссе "Per Amica Silentia Lunae" Йетс пишет о корнях этих "грез наяву" буквально следующее: "То, что приходит в такой полноте и соразмерности, как роскошные, ярко освещенные здания и картины, которые грезятся нам в   м и г   м е ж д у   с н о м   и   п р о б у ж д е н и е м, не может не исходить откуда-то  и з в н е  или  с в ы ш е". Вопрос "извне и свыше" будет рассмотрен в следующем пункте, здесь же стоит обратить внимание на то, что в только что приведенной цитате шла речь о ситуации "сон-бодрствование" "времени Ляпунова". Вот и конкретный пример из указанного эссе: "Много лет назад в минуту  м е ж д у   с н о м   и   п р о б у ж д е н и е м   мне пригрезилась женщина несказанной красоты, пускающая в небо стрелу из лука...". А вот еще одно поэтическое описание "времени Ляпунова" из уже цитировавшегося цикла "Кельтские сумерки" ("Старый город"): "...тот самый порог - м е ж д у   с н о м   и   я в ь ю, - где сидят, открывши глаза, Химеры и Сфинксы, и где воздух всегда полон шепотков и шорохов". Как видно, Йетс в силу своей предрасположенности, на которую он сам нередко ссылается, входил во "время Ляпунова" в основном при ситуации "сон-бодрствование". Впрочем, в "Per Amica Silentia Lunae" можно найти указание и на ситуацию "бодрствование-сон": "...теми законченными до малейших деталей картинами, являющимися из темноты, которые, как вспышка магния, возникают  п е р е д   з а с ы п а ю щ и м   ч е л о в е к о м".

В таком же ключе можно трактовать и описанное Эдгаром По в его рассказе "Остров феи" видение феи, или духа-покровителя (т. е., используя вышепредложенные термины, свой контакт с внеиндивидуальной реальностью). Эта "встреча" началась с того, что рассказчик "распростерся на дерне под сенью ветвей благоуханного куста ..., дабы предаться  с о з е р ц а н и ю   и   д р е м о т е", как вдруг он "почувствовал, что видеть окружающее дано было" только ему одному - "настолько оно походило на призрачное  в и д е н и е", - налицо все характеристики "времени Ляпунова".