Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Данный шаг принес Мухитдину Ходже успех. 9 июля 1891 года областной суд аннулировал решение съезда казиев[929]. После некоторых перипетий дело было наконец передано областному прокурору, который его и закрыл. Прокурор постановил: 1) народные судьи имеют право взимать плату по местному обычаю согласно статье 226 Положения; 2) шариат как обычай жителей русского Туркестана может иметь различные толкования, ни одно из которых не обладает исключительной законной силой и все из которых при этом могут служить руководством для народных судей; 3) согласно исламским правовым источникам, казий имеет право взимать плату размером 1/40 имущества при разделе наследства; 4) Мухитдин Ходжа взял в свою пользу лишь 1/63 часть наследства; 5) «нет состава признаков лихоимства, как равно нет состава признаков подлога»[930]. Дело против Мухитдина Ходжи было прекращено,[931] и казий был полностью оправдан[932].

Ключевым фактором для разрешения дела Хамиды-Биби против Мухитдина Ходжи стала экспертиза местных правоведов. Два муфтия изучили несколько сборников фетв, чтобы судебный следователь областного управления смог установить некоторые правила относительно платы, которую имеет право взимать казий при разделе наследства. Муфтии уверили русского чиновника, что перечисленные ими источники «содержат полный шариат и служат руководством для казиев». Следователь также указал, что решения муфтиев основываются на высказываниях великих имамов, и последние все говорят, что казий имеет право забрать себе 1/40 имущества при проведении раздела наследства[933]. Возникает вопрос, понимал ли судебный следователь сложный юридический язык, которым изъяснялись муфтии. Судя по трудностям, с которыми следователь столкнулся при транскрибировании названий источников, он, скорее всего, не был знаком с подобными текстами. Более того, из дела, составленного государственным прокурором, становится очевидно, что никто из русских чиновников не проверял данную информацию и не сверял ее с фетвами, полученными от съезда казиев и от Мухитдина Ходжи.

Выводы

Покровительство мусульманских правящих династий, несомненно, являлось важным фактором обеспечения господства ханафизма в среднеазиатском регионе. Однако неизвестно, могли ли правители лично придавать данному мазхабу отдельные доктринальные черты. Возможно, покровительство государя играло гораздо бóльшую роль в политических делах, чем в юриспруденции. Тогда можно утверждать, что ханафитская гегемония прежде всего представляла собой юридический конструкт. Письменные традиции и практики передачи знаний сыграли важную роль в создании дискурса об авторитете ханафитского мазхаба. Данный дискурс распространялся за пределы таких юридических жанров, как фетва, и оказал влияние на иные письменные жанры: дворцовые хроники, зерцала для правителей и поэзию. Однако необходимо исследовать и другой аспект ханафитской гегемонии, а именно публичный характер права. Принцип публичности был неотделим от правовых практик и мест рассмотрения дел, где подданные получали представления о своих правах и обязанностях. Одним из таких мест рассмотрения споров являлся суд. Именно в суде ханафитские правоведы более решительно очерчивали границы данной правовой доктрины и активно пользовались полномочиями, позволявшими им трактовать шариат тем или иным образом. Суд также представлял собой место, где можно было обратиться к муфтию за юридическим заключением. Соответственно, ханафизм не являлся «династийным законом»[934] (канун), с которым прекрасно знакомы исследователи Османской империи, но также он не являлся и корпусом готовых решений, не допускающих двойственного толкования, то есть кодексом в современном понимании. Ханафизм представлял собой правовую культуру, позволяющую любой стороне обращаться за разрешением конфликта к любым авторитетам в вопросах права по собственному выбору, требуя подбора наиболее убедительных доводов в свою пользу. Таким образом, среднеазиатский ханафизм кардинально отличается от османского, как его описывает Гай Бурак[935]. Символом ханафизма становится двуликая, подобная Янусу, фигура муфтия. С одной стороны, муфтий – это юрисконсульт, советник казия, с другой же стороны, он адвокат, стремящийся угодить требованиям клиентов.