Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Здесь Мухитдин Ходжа объясняет русским чиновникам, как следует мусульманскому правоведу разрешать вопрос об оплате услуги по разделу наследственного имущества. В основе подхода, которым пользуется казий, несомненно, лежит мусульманская традиция: все приведенные источники относятся к ханафитскому мазхабу. Кроме того, метод, которым предлагает пользоваться Мухитдин Ходжа для определения наиболее подходящего заключения в данной ситуации, согласуется с традиционной практикой: казий консультируется с работами в области фуру‘ ал-фикх. Тем самым он придерживается традиционного метода аргументации, за век до него сформулированной ‘Ибадаллахом в трактате «Джами‘ ал-ма‘мулат». Однако в тексте Мухитдина Ходжи мы обнаруживаем неожиданную новаторскую черту. В докладе русским казий перечисляет авторитетных правоведов, с точки зрения которых является верным правовое заключение, почерпнутое из сборников фетв. Этих видных правоведов Мухитдин Ходжа называет муджтахидами; термин «муджтахид» обозначает экспертов по исламскому праву, практиковавших независимое юридическое мышление и живших, как правило, в домонгольский период. Целью, с которой казий перечислял имена муджтахидов, было наделение аргументации дополнительной юридической силой. Однако тем самым данный текст показал нам, что обычно скрывают фетвы. Как мы знаем, в фетвах приводились ссылки исключительно на труды в области права фуру‘ ал-фикх, большинство из которых были написаны после XIII века. Это означает, что местные ученые считали некоторые вопросы уже окончательно решенными, и ответы на них находятся в работах ранних правоведов, комментировавших Коран и Сунну. Если один из таких вопросов требовал обсуждения в XIX веке, то необходимо было просто следовать (таклид) предпочтительному мнению, признанному более ранними правоведами. Отсюда локальное восприятие муфтия как мукаллида – последователя известных юридических традиций[919].

Возможно, Лыкошин и вникнул во все подробности, представленные в докладе, и был впечатлен желанием Мухитдина Ходжи объясниться, однако дело касалось несовершеннолетних, а значит, было связано с вопросами опеки. Положение об управлении Туркестанским краем помещало данные вопросы под юрисдикцию казиев и требовало, чтобы решения, связанные с опекой, дополнительно рассматривались съездом казиев[920]. Поэтому Лыкошин передал дело в ташкентский съезд казиев[921]. Съезд постановил, что Мухитдин Ходжа злоупотребил должностными полномочиями. Казии пояснили, что его решение разделить наследство, включая долги и расписки, не подкрепляется авторитетной правовой литературой и таким образом должно считаться недействительным[922]. Кроме того, съезд отметил, что мирное соглашение между Хаким-джаном и другими наследниками было достигнуто в отсутствие надлежащим образом оформленного иска, каких-либо документов или свидетелей[923].

Мухитдин Ходжа, по всей вероятности, знавший о содержании доклада съезда казиев, вновь обратился к русским властям и потребовал передачи дела на рассмотрение русскому прокурору[924]. В своем прошении Мухитдин Ходжа высказал свое сомнение в беспристрастности съезда. По утверждению судьи, казии съезда уже выдвигали против него ложные обвинения. Казий заметил, что враждебное отношение съезда к нему очевидно уже из первого письма Лыкошину. Если русские потребовали только указать, что говорит шариат по поводу платы за казийские услуги, то съезд воспользовался этим случаем, чтобы обвинить казия в должностном преступлении. Мухитдин Ходжа также утверждал, что дело было передано съезду казиев в соответствии со статьями 252 и 253 Положения, которые касаются опеки, хотя в действительности речь идет о разделе наследства. Помимо того, казий сомневался, что прошение начальнику Ташкента, написанное от лица Хамиды-Биби, действительно было составлено вдовой. Мухитдин Ходжа предполагал, что прошение подали «недоброжелатели <…> желающие повредить мне своими интригами», так как знал, что вдова была довольна разделом наследства на предложенных им условиях.