Читаем Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции полностью

Давая начало идейному движению, которому суждено было окончательно определиться у либералов, Лабуле охотно выступает против «метафизики» и «пустых теорий»[1317]. Распространенные в эпоху французской революции рассуждения «о мнимых естественных правах человека» кажутся ему «бесплодными для науки, безрезультатными для нас, бесполезными и опасными»[1318]. Точно так же он осуждает право на труд и право на образование[1319]. Однако Лабуле восхищается американской демократией[1320]. Он посвятил Токвилю несколько превосходных страниц[1321]. Он послужил, и послужил с пользою, для дела народного воспитания и образования, и один из первых высказал по этому поводу серьезные соображения. Он утверждал даже, что «роль государства» состоит в «обеспечении индивидууму полного развития, полного применения своих физических, умственных, религиозных и нравственных способностей; в уничтожении всяких пут и всякого стеснения; в содействии общему прогрессу, путем умножения образовательных средств и их доступности самому невежественному и бедному человеку»[1322]. Не требуется никакой натяжки, чтобы найти в этой формуле право гражданина на государство.

Но Лабуле относится очень осторожно к признанию этого права. Как только возникает вопрос о его применении, он начинает оговариваться. Для чего государству вмешиваться? Частная инициатива, главным образом в форме ассоциации, найдет себе здесь широкое поле деятельности. Ассоциация является своего рода естественным посредником между государством и индивидуумом, посредником, всецело предназначенным для выполнения тех задач, которые не под силу одному человеку и которые государство, в свою очередь, не может выполнить, не налагая на него невыносимого ярма[1323].

С этих пор либеральная школа с особенной любовью будет настаивать на роли ассоциации, почти не замечая двух весьма существенных пунктов: во-первых, восхваляя ассоциацию, она заимствует у социализма одну из его формул, именно – предложенную Фурье[1324]; во-вторых, само государство, согласно предпосылкам ее собственной доктрины, представляет из себя не что иное, как весьма обширную ассоциацию, только обнимающую собой уже не часть граждан, а всех их. Почему и для этой ассоциации, считаемой добровольной, не допустить возможности делать то, что вполне справедливо предоставляется отдельным ассоциациям? Зачем возводить в принцип соперничество между отдельными ассоциациями, вместо того чтобы предположить возможность их слияния и своего рода растворения во всеобъемлющей и единой ассоциации – государстве? Либералы проходят мимо этой трудности, не замечая ее.

Таким образом, роль государства ограничена ими в области морали, политики и управления, подобно тому, как экономисты ограничили ее в чисто экономической области. И те и другие руководствовались одинаковыми соображениями. В глазах либералов индивидуализм является, по существу своему, доктриной, отвергающей и осуждающей всякое вмешательство государства, за исключением одной только области, где они пожелали признать его: в области покровительства свободе и реальным, уже приобретенным правам. Гражданин, например, будет обладать «правом на существование», если благоприятные обстоятельства дадут ему средства для этого или частные лица добровольно придут ему на помощь. Гражданин будет обладать правом на приобретение тех элементов культуры, без которых нельзя быть настоящим человеком, если он в силах уплатить за обучение или если это сделает за него какая-нибудь ассоциация, коммуна, частное общество и т. п. Но он не должен ничего ждать от государства.

Противники либеральной школы не замедлили указать, что она восстанавливает таким образом дореволюционное положение вещей, правда, в пользу значительно большего, но все же относительно ограниченного числа привилегированных лиц.

В самом деле существуют две категории: к одной принадлежат те, кто действительно обладает каким-либо правом, собственностью, интеллектуальной и моральной культурой; к другой – те, кто не обладает этим. Первым государство гарантирует свободное владение и пользование; вторых предоставляет неверной и непостоянной добровольной заботливости частных лиц.

Мы увидим впоследствии, что извлекли современные социалисты из констатирования этого факта. Хотя, по нашему мнению, они им злоупотребили, но нельзя не признать, что в нем заключается значительная доля истины.

III

Со словом индивидуализм произошло то же самое, что и со словом социализм. Оба термина испытали сходную участь. Оба они меняют значение и постепенно приобретают такой смысл, который сильно разнится с первоначальным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

История / Образование и наука / Документальное / Публицистика
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену