Ах, эти любимые колени… А имелись ли вообще у тебя нелюбимые части тела? С ходу вспоминается только язык, который не всегда был твоим, а значит, и моим, другом.
Тебя что-то смутило – надеюсь, не я? Твои огромные пронзительные глаза, в которых каждый мог прочитать всё, что хотел бы в них прочитать, смотрят уже не на меня, а в потолок. Но может быть, и я читал в своих/твоих любимых глазах какую-нибудь отсебятину?
«Нас ведь пишут?»
– Конечно, пишут, стараются, высунув языки. Давай задерём твою юбку, чтобы им – моим хроникёрам – веселее и смачней писалось, чтобы байопик обо мне вышел более жизненным, достоверным.
«Нет, давай воздержимся от таких экспериментов».
– Ты раньше была смелее.
Я слишком уж много о тебе думаю, и не поэтому ли твой виртуальный образ расходится теперь с реальным? Единогласно голосуем за то, чтобы первый из них признать более достоверным, на него и будем ориентироваться.
«Я раньше была моложе».
– Но не более красива, чем нынче. Давай я помогу твоим ручкам сделать доброе дело.
«Хорошо, помогай. На столько?»
Ещё на ладонь. На мою ладонь. Вот теперь твои колени обрели законченность формы.
«Я за них и раньше не переживала. Ну куда, куда ты полез своими пальцами?»
– Туда, куда хотел бы добраться губами, но мне не дотянуться – кроме как отделив эти губы – с головой в придачу – от не слишком мне без тебя нужного туловища.
«Меня как-то это место…»
Да, ты всегда была привередлива в вопросах сочетания тебя с окружающими интерьерами.
– Не вдохновляет на любовные подвиги? Но пока у меня нет другого. Приблизь к моим губам своё ушко.
На нём болтается какая-то очень недешёвая цацка. Зачем ты нацепила такие цацки, собираясь ко мне? Они не делают твоё ушко более вкусным. Да не бойся, не откушу. Но скажу что-то важное.
– Ты так похожа на Богородицу.
«Я знаю».
Интересно, откуда ты это знаешь, если даже я это только заметил? А кто ещё мог ляпнуть тебе такое кроме меня?
– Но, конечно же, ты красивее. Вы, несомненно, похожи, но у тебя типаж современнее. О, не надо, не надо меня благодарить, лучше помоги мне отсюда выбраться. Здесь действительно не очень уютно.
Рот мой растягивается в улыбке насколько позволяют набухшие от вожделения губы: не дай бог подумает, что это мольба, что я настолько наивен, чтоб рассчитывать на её сострадание и тем более на её помощь.
«Я подумаю, – серьёзно отвечает она. – А можешь предсказать моё будущее?»
Ну думай, думай, только недолго, а то я могу и к Сикстине обратиться за помощью – к той, настоящей! Или вообще к Польской Милиции!
– Конечно. Чуть позже. Скажи пока лучше, ты знаешь, в какую точку нас с тобой занесло? В какой хоть район или округ – да и какого города?
«Ну, недалеко».
– От канадской границы?
«Нет, наверное, далеко».
Была ли ты в школе отличницей? Скорее всего, но особенно ты должна была блистать эрудицией в географической дисциплине.
– Но мы хоть в Москве?
«Да, в Москве, почти в Москве».
Ну да, приехала бы ты ко мне повторно, если бы я был в Бологом. Или в Воркуте. Или в Магадане. А вот в Ниццу, наверное, приехала бы.
– Ну и что там в этой Москве или почти Москве слышно?
Почти в Москве – значит, где-нибудь у чёрта на рогах, а пафосного центрового местечка типа площади Моргенштерна мы с моими лукраедками пока не заслуживаем. Ну ничего, зато у нас появилась цель, мы будем рвать конкурентов и метать бисер перед всеми подряд, но прорвёмся к центру Вселенной!
«Ты становишься модным».
– Я всегда был модным.
«О тебе говорят, но по секрету, между своими».
– А ты всегда тянулась ко всему модному. Селфи со мной не желаешь сделать? Ой, зря отказываешься. Хотя вместо селфи ты можешь демонстрировать отпечатки моих ладоней на своих коленях – ну или чуть повыше.
«Да, а твоё “На речонке Амазонке две смазливые девчонки” стало чуть ли не хитом».
– Тьфу, надо же, самое дебильное из моих творений…
«Гизя, мне, пожалуй, пора».
Надо же, она вспомнила моё имя.
– Зови меня просто Мудя.
«Сигя, мне правда пора, мне влетит от мужа».
В этом ты не слишком меняешься, только когда-то ты боялась, что тебе влетит от меня.
– Как интересно! Он тебя накажет? Он поставит тебя в угол? А потом задерёт твой халатик?
«Я не хожу дома в халатике».
– Ну хорошо, спустит твои кальсоны. Но для тебя это будет не наказание, для тебя это будет праздник, а он-то не знает этого, никто не знает тебя так хорошо, как я.
«Возможно. Возможно».
– А как ты своего изверга кличешь? Котик? Птенчик? Козлик? Замухрыша? Добрынюшка?
Тебе жилось слишком хорошо без меня: вы с Замухрышкиным, конечно, только и делали, что радовали друг друга. Но это тоже может быть плохо – когда всё слишком уж хорошо.
«И так тоже. Но про себя. А помнишь, что ты мне обещал сделать чуть позже?»
Что и требовалось подтвердить: ты его не любишь, хоть никогда в этом и не признаешься. Но это, увы, не значит, что ты любишь непременно меня. Может, ты запала на Главного Лукраедку? Но мои шансы всё же, я полагаю, выше, ведь на твоём месте я бы из двух благ выбрал себя.