Идентификация лукраедки

– Да, помню. Давай ладошку – левую. Смотри же: муж, муж и снова муж и параллельно я, я и снова я. Только две горизонтальных линии. Должен разочаровать тебя, а может и обрадовать: ничего интереснее меня в твоей жизни уже не случится. Ну скажи же: «Я так и знала!».

«Я так и знала».

– На моей ладони тоже две параллельных линии: тонкая, неверная, прерывистая напоминает мне о тебе, а жирная, уверенная, напористая символизирует твоего мужа. Передай ему от меня поцелуй взасос – и за эту линию тоже.

Свиноват, мадам, свиноват он у вас, конечно. Но это не беда, главное его достоинство в твоих глазах – то, что он ни капли не похож на меня, ведь да?

«Он произвёл на тебя настолько сильное впечатление?»

– Не то слово. Считаю, что это была главная встреча всей моей жизни. Такого мужчину я принял бы по полной программе даже без рекомендации с твоей стороны. Я полюбил его с первого взгляда и почти уверен в мгновенно же вспыхнувшем ответном чувстве.

«А вот я спрошу его об ответном чувстве».

– Спроси-спроси, но потом не забудь мне насплетничать обо всём, сказанным им тебе по секрету. А ты думаешь, зачем я поддерживаю с тобой контакт? Чтоб хотя бы через тебя – через третье лицо – иметь возможность к нему прикоснуться и ощутить всю сладость ответного прикосновения – не менее, если не более, трепетного.

«Даже так?»

– Именно что так. Получилось, что мы с тобой любим одного мужчину.

«И что-то мне подсказывает, что этот мужчина – не ты…»

– Да где уж мне! Да где уж мне претендовать на столь массовую любовь!

«И впрямь, да где уж…»

– Спасибо, ты умеешь утешить.

Но ты встаёшь: я, очевидно, схрумкал весь лимит отпущенного мне времени. А ты приедешь ещё? Может, со второй попытки удастся? Утешить меня… Ах да, вижу, вижу, что не приедешь.

«Ну уж такая я есть – неумелая».

– Прощай! И если навсегда, шепни мне в губы «Да!».

Она застывает на мгновение, пытаясь проникнуть в смысл моей последней реплики.

Я очень доволен собой: увидимся мы ещё, нет ли, я останусь в твоей памяти с гордо поднятой головой.

«Я ещё приеду к тебе».

Мне полагается подпрыгнуть от радости? А вот не буду, не дождёшься! Если ты обещаешь, что приедешь, значит, точно больше никогда у меня не появишься. Как хорошо я изучил тебя всё-таки за годы нашей… дружбы, порою довольно интимной! Но это знание, к счастью, мне больше не пригодится.

А не надо было устраивать революцию

Чем сильнее вы затягиваете удавку на моей шее, чем комфортабельнее ваши задницы и подошвы обустраиваются на моём лице, тем ярче видения, подступающие к моему изголовью. Сикстина кладёт свою незримую ладонь на мой горячечный лоб, и жар покидает меня, и ночь озаряется сиянием её бестелесного тела.

«Ты уязвлён, ты раздражён, ты опечален. Тебе кажется, что мир ощетинился против тебя. Умерь свой гнев, смири свою досаду, и да узришь ты Выход».

Выхода пока не видно, но не всё ли равно? Мне же ещё никогда не было так хорошо, как сейчас. Обо мне никогда ещё так не заботились, мною никогда не интересовались столь значительные персоны, меня никогда так надёжно не охраняли. И я ещё хотел бежать от такого счастья?

А что-то Рафаэль – счастьеписец наш – давно не являлся с докладом – ну или с шедевром. Обиделся? Поглощён новым заказом? А ему, случаем, не меня заказали? Надо Ник-Сона к нему отправить – прощупать, Ник-Сон – самый расторопный помощник, и щупать всяких там пачкунов ему не впервой.

«Да шоб я сдох, если не раскушу какого-то… маляра или кто он там?» – клянётся Ник-Сон (иногда у него слышится смачный одесский – или брайтон-бичский? – выговор).

У Ник-Сона есть своя теория – теория ограниченной лжи. Он считает, что каждый индивидуум в течение жизни может сгенерировать лишь строго ограниченное количество лжи. «Вот я свои лимиты лжи уже выбрал, – утверждает Ник-Сон. – Теперь я говорю только правду – как вы все имели возможность неоднократно с удовольствием наблюдать».

Я разбиваю его теорию следующим элементарным доводом: «Ты посмотри на наших лукраедок, они же тоже давно выбрали все мыслимые лимиты, но стали ли они после этого правдивы или, может, они хотя бы заткнулись?»

«Лукраедки – это другое, – возражает Ник-Сон, – их мир перевёрнут с копыт на рога, а раз так, то вместо лимита на ложь у них должен быть установлен лимит на правду. Превысил его – и всё, дальше ты способен только брехать».

Но хорошо ведь сказано – и не факт, что сам бы я до такого додумался! А какой блестящий полемист, можно сказать, пропадает, оттачивая своё мастерство лишь о мои незатейливой шершавости доводы! И вот его-то мы и пошлём за тем, который, очевидно, столь явно ощущает свою богоизбранность, что не в состоянии просто так явиться к нам – простым смертным – по нашему – простых смертных – зову.