«Всех, подавших заявления, принимал ректор университета А. А. Вознесенский, брат того знаменитого Н. А. Вознесенского, члена Политбюро. Ректора в обиходе называли “персона брата” и все без исключения относились к нему уважительно; он был человек знающий и справедливый. Нас собрали в его приемной. Ректор задерживался. Наконец он, седовласый человек в великолепном по тем временам синем пальто, появился с круглым перевязанным пакетом вроде арбуза. Я прошептал сидящему рядом со мной парню: “Сейчас закусим”. Сосед криво ухмыльнулся. Секретарша сказала, обращаясь ко всем нам: “В кабинете лежит ковер. Обязательно ступайте на него, а не обходите… Не будьте провинциалами…”»[1299]
.Необычные для того времени деловые качества Вознесенского на посту ректора отмечали представители других вузов. Профессор-славист Московского университета С. Б. Бернштейн, встречавшийся с Вознесенским в 1947 г. в Москве, записал в дневнике:
«За час беседы с Вознесенским получил известное представление об этом человеке. Конечно, нашему Галкину (ректору МГУ. –
Вознесенский не только «командовал» в университете на бытовом уровне – он мог иметь собственное мнение о науке, порой даже не соответствующее официальным установкам; тот же С. Б. Бернштейн пишет: «Я не раз замечал, что Вознесенский не жалует марристов»[1301]
. Возможно, конечно, что причиной такого отношения Вознесенского к наследникам Марра было не столько владение теорией языкознания, сколько амбиции наместника Марра на земле – Героя Социалистического Труда академика Мещанинова, который блистал на научном небосклоне послевоенного Ленинграда.Также Вознесенский был явно не в восторге от проводившегося директивно из столицы антисемитского курса; он понимал, что такие пристрастия отрицательно влияют не только на университет, но и в целом на науку. Полонистка Дора Борисовна Кацнельсон так описывает свое поступление в аспирантуру осенью 1946 г.: