Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

«Вознесенский распоясался. Студенты стали рабами, верней – рабынями, т. к. юноши были убиты во имя жизни Сталина. Начинали изредка стекаться счастливцы, но двух типов: разжиревшие армейские “политработники” и юноши без ног, без рук, слепые, изувеченные…‹…›

В такой обстановке Вознесенский нашел себя. Он командовал, писал приказы, “отчислял” – но не от работы, конечно, а от продовольственных карточек, от жалованья. Это было незаконно. Но что значил закон для Вознесенского? Он назывался “персона брата” и “не по блату, а по брату”.

Из Саратова он приехал главнокомандующим. Профессора трепетали его. Он каждого мог оскорбить безнаказанно. Разнузданный, наглый, крикливый, этот держиморда любил пускать пыль в глаза и на всех перекрестках орать о “чести Университета”. ‹…›

Ему льстили эти же профессора. Подхалимствовали. Они распространяли молву, что он “незаменим”, что Университету он приносит огромную пользу.

Чинопочитание нашей “демократии” носило такой характер, какой возможен только в полицейской, мертвой стране. С академиками и членами-корреспондентами носились. Им все было позволено. Доктора наук третировались. В такой государственной и академической системе наши университетские нравы считались образцовыми. Вознесенский был украшен высшим орденом»[1296].

«Он не слушался Москвы: он сильней министра! Плевать он хотел на какого-то там министра! Его брат – “славный соратник великого Сталина”, член “полит-бюро”»[1297].

Общеизвестно пристрастие Вознесенского к ковровым дорожкам (проистекавшее, по-видимому, от простого происхождения). Такая прихоть казалась особенно нелепой в ленинградской нищенской обстановке.

«Вероятно, – вспоминала Л. Я. Гинзбург, – только на фоне военных ассоциаций возможен ректор Вознесенский, который кричит на студентов, если они перед ним не успели вскочить или снять шапку. К нему как-то пришла на прием (наниматься) преподавательница французского языка. В кабинете у него лежала дорожка. Она прошла мимо дорожки. Вознесенский сказал: “Вернитесь и пройдите по дорожке”. Она вернулась и прошла по дорожке»[1298].

О ковре замечает и поступавший в аспирантуру Д. М. Молдавский: