Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

Судя по стенограмме беседы, Вознесенский чувствовал себя на совещании довольно свободно, хотя и не осознавал четко наметившегося советского изоляционистского курса:

«ЖДАНОВ: Теперь о том, кого пригласить на конгресс. Я думаю, что из США и Англии не надо никого приглашать, пусть эти ученые обуздают сначала своих правителей и заслужат честь быть приглашенными Советским Союзом. По-моему, не нужно никого приглашать и из Франции.

ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Будет как-то неловко…

ЖДАНОВ: Пусть чувствуют неловкость они во Франции из-за того, что их не приглашают. Пора нам перестать испытывать неловкость перед иностранцами, пусть будет им неловко за то, что Советский Союз их не пригласил за их поведение»[1338].

Ленинградское литературоведение после постановления 1946 года

Новый учебный год начинался 2 сентября 1946 г. В этом году Ленинградский университет впервые достиг численности 10 тыс. человек; он насчитывал двенадцать факультетов – математико-механический, физический, химический, биологический, геолого-почвенный, географический, политико-экономический, исторический, восточный, юридический, филологический и философский. В составе ЛГУ насчитывалось (с учетом вновь образованных) 13 научно-исследовательских институтов, число факультетских кафедр достигло 140.

Накануне учебного года ЦК ВКП(б) принял три постановления по идеологическим вопросам, ключевым из которых как для советской культуры, так и для ленинградской филологии стало постановление «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» от 14 августа 1946 г.

Идеология, и без того въевшаяся в мозг каждого гражданина Страны Советов, инъектировалась в огромных дозах в разум преподавателей и студентов, отравляя и парализуя его. Как чертополох, в университете стало всходить новое поколение «актива», борющегося за чистоту советской науки.

На собрание 16 августа в Смольном, где А. А. Жданов выступал с докладом, были приглашены и университетские профессора:

«В Смольном присутствовало 9 руководящих профессоров [филологического] факультета, и, таким образом, еще до начала учебного года значительная часть профессорско-преподавательского коллектива была через их посредство информирована о постановлении ЦК ВКП(б) от 14 августа и о комментариях, данных этому постановлению тов. Ждановым»[1339].

Член Правления ЛО ССП и заведующий кафедрой русской литературы ЛГУ профессор Б. М. Эйхенбаум не только ощущал приближение идеологического урагана, но уже был задет его предтечей: за неделю до общегородского собрания, 10 августа, в газете «Культура и жизнь» появилась статья небезызвестного ему Н. Н. Маслина[1340] по поводу неудовлетворительного ведения журнала «Звезда», в которой был упомянут и Борис Михайлович:

«В “Трибуне писателя” опубликована статья Б. Эйхенбаума “Поговорим о нашем ремесле” (№ 2, 1945 г.). Высказав правильную мысль о том, что “в наше время наука может существовать и развиваться в той мере, в какой она жизненно необходима”, автор статьи утверждает далее, что критика как самостоятельный вид литературного творчества не существует и не должна существовать, что ею успешно могут заниматься только либо историки литературы, либо писатели. ‹…› Рассуждения Б. Эйхенбаума ничего, кроме вреда, не могут принести литературе»[1341].

Бориса Михайловича начали «прорабатывать»: потянулась череда обсуждений и собраний в различных местах его работы (ССП, Пушкинский Дом, университет…). С горечью размышляя о предстоящем, Эйхенбаум записал в дневнике: