Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

«Вчера я прочла статью о Проппе Жирмунского в “Советской книге”. Наука, состоящая из одних рецензий!

Меня не может задеть ни человек, ни явление, которого я не уважаю: травля, нападки, публичное советское обвиненье; или то или иное поведение лиц вроде Мещанинова или Жирмунского, – людей завистливых, продажных и патологически тщеславных. Не они поражают меня, эти стоки советских академических нечистот. Но жизнь всегда меня поражает. Мой ум обобщает ничтожные явления, видя в них голос целой эпохи.

Жирмунский, который был мистиком, формалистом, вульгарным социологом, который десять лет агрессивно воевал с Марром и защищал самые реакционные и глупые западные теории; Жирмунский, бежавший во время войны от германистики, от великой немецкой культуры к нашим узбекам и казахам, Жирмунский – патриот и проповедник “братских национальных культур”, в 1947 году, получая зарплату в институте Марра, не может не рыцарствовать с именем “палеонтология” на устах. Но у него трудная позиция. Он, в отличие от прочих, всегда “искренен”, всегда “осознает” и “вдумчиво” учится новым ударам по голове. Он “конъюнктурщик” по призванию, от души. И потому ему остается одно: одевая платье Сидорова, говорить, что Сидорова на свете нет. ‹…›

Возможно, что где-нибудь и поместила бы грызню с Жирмунским. Но двадцать лет я терплю поношенья науки, чтоб только не осквернить свое перо политическими сталинскими чернилами. Когда прорабатывали Жирмунского и поручили мне выступленье против него, я, несмотря на “недопустимость” такого отказа, не пошла на подлость»[1655].

О статьях В. Сидельникова, С. Лазутина, да и об обстановке на факультете перед началом нового учебного года писал профессор М. К. Азадовский: