Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

«В создавшейся обстановке новое руководство Института не проявило, однако, достаточной гибкости, не сумело пополнить коллектив Института новыми силами, которые обеспечивали бы выполнение предусмотренных планом тем в установленные сроки, и в то же время не поставило своевременно вопроса об изменении плана. В результате ни по одной из плановых тем 1949 г. работа не была завершена, а по многим темам – прекращена полностью»[1260].

ЦК ВКП(б) никак не мог окончательно «наладить» работу советского литературоведения. Дошло даже до того, что М. А. Суслов, Ю. А. Жданов и В. С. Кружков 2 июня 1952 г. в докладной записке на имя Г. М. Маленкова сообщали:

«В целях улучшения научной работы в области литературоведения в настоящее время внесены в ЦК ВКП(б) предложения о создании единого Института литературы Академии наук СССР на базе Института литературы и Института мировой литературы Академии наук»[1261].

Но эта идея так и осталась похороненной в недрах аппарата ЦК ВКП(б) – к тому времени уже не было смысла для столь резких и сложных мер, поскольку в литературоведении наступила новая эпоха.

Глава 7 Действующие лица и исполнители

Это трудное время. Мы должны пережить, перегнать эти годы,

С каждым новым страданьем забывая былые невзгоды.
И встречая, как новость, эти раны и боль поминутно,
Беспокойно вступая в туманное новое утро.

И. Бродский

Судьба «людей 49‐го года» сложилась по-разному, но основных участников событий того переломного момента в истории отечественной науки можно без особого труда разделить на два лагеря, обозначив словами Маяковского, – «Герои и жертвы революции». Причем, в обоих случаях это часто далеко не рядовые ученые, а ведущие ее представители, столпы науки; хотя, все-таки оговоримся, с одной стороны – столпы прежней науки о литературе, с другой – столпы советского партийного литературоведения. В этой заключительной главе мы очертим судьбу некоторых.

Если до 1949 г. первых представляли М. К. Азадовский, Г. А. Гуковский, В. М. Жирмунский, Б. М. Эйхенбаум и другие, чей авторитет, хотя бы и не увенчанный академическими лаврами (кроме В. М. Жирмунского), был непререкаем, а заслуги перед наукой и образованием несомненны; то после 1949 г. их сменили выдающиеся проработчики, такие как А. С. Бушмин и Г. П. Бердников, которые не только впоследствии были включены Академией наук СССР в свои бессмертные ряды, но и долгие годы возглавляли научные центры советского литературоведения – Институт русской литературы в Ленинграде и Институт мировой литературы в Москве.

Эта насильственная смена поколений, произведенная в послевоенные годы почти во всех областях науки, да и не только науки, вершилась по высочайшей воле, руками его подручных. И литературоведение представляется лишь локальной областью, отражающей общую картину, проявляющуюся в стремлении к окончательной стерилизации советского общества, уничтожении в нем всяких остатков мысли, не укладывающейся в схоластические партийные рамки или не отвечающей сиюминутным нуждам тоталитарной партийно-государственной машины.

Поскольку советская власть нуждалась лишь в той науке, которая бы обслуживала ее амбициозные планы, то и руководящие кадры пестовались соответствующие. Именно поэтому в административной системе советской и постсоветской науки столь значительное место занял не столько феномен ученого, сколько новый выкристаллизовавшийся тип – «организатор науки». Этот термин, который в мировом научном сообществе лишь изредка дополняет статус ученого, в условиях советского общества стал зачастую единственной характеристикой многих руководителей науки[1262]. А в силу главного качества «организаторов науки» – их управляемости – это явление оказалось необычайно востребованным властью.