Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

Практически все издательские договоры с М. К. Азадовским к тому времени оказались расторгнуты, фундаментальная «История русской фольклористики» вышла лишь после смерти ученого, масштабные замыслы по изданию русских сказок также не были осуществлены[1282], не вышел готовый том «Поэмы и стихотворения» П. П. Ершова в «Библиотеке поэта»[1283], была спешно изъята вступительная статья М. К. Азадовского из подготовленных под его редакцией «Онежских былин» А. Ф. Гильфердинга, которые появились в свет в конце года уже со статьей В. Г. Базанова и без всякого упоминания о М. К. Азадовском (на титульном листе ответственным редактором теперь значилась А. М. Астахова)[1284]… Добавим, что в 1949 г. не вышло ни одной его печатной работы, а в 1950 г. – всего одна[1285].

«В этот тяжелый период, – вспоминал Владислав Антонович Ковалев, – Марк Константинович не потерял присутствия духа, свойственного ему оптимизма и чувства юмора.

– Вот, Славочка, – говорил он мне, – посмотрите на этот оттиск. Это подарок молодого ученого[1286]. Видите, здесь написано: “Глубокоуважаемому Марку Константиновичу Азадовскому – ученому-новатору” (далее в скобках перечислены работы, где я новатор). Это было в 1938 году. А вот что тот же человек пишет в газете обо мне теперь: оказывается, я реакционер и даже мракобес в фольклористике. Можно подумать, что я эволюционировал. Но дело-то в том, что в статье он перечисляет те же работы, в которых я был, по его мнению, новатором. Где же тут логика?

Впрочем, то, что я реакционер и мракобес в фольклористике – это звучит неплохо, представляется какая-то крупная фигура. Это звучит как дьявол русской фольклористики.

Мою дьявольскую силу я сейчас испытываю ежедневно. Когда я иду но Невскому, то некоторые знакомые переходят на другую сторону улицы.

Помнится, я что-то сказал о малодушии этих людей.

Тогда Марк Константинович горячо возразил:

– Нет, Слава, так нельзя. Это не трусость, это деликатность. Вы войдите в их положение. Это же трудный психологический этюд. Как им разговаривать со мной? Не утешать же. Да и мне с ними трудно разговаривать. Нет, это совсем не просто – такие встречи[1287].

О людях не надо думать плохо, Слава! Я все-таки уверен, что рано или поздно правда восторжествует. “Клевета – это поджог имени”, – говорил Кони. Но где есть пожар, там есть и пожарные. Только приезжают они иногда с некоторым опозданием…»[1288]

Будучи исследователем по призванию, Марк Константинович даже в такой безвыходной, казалось бы, ситуации сумел найти выход своей творческой энергии – он обратился к декабристам: с помощью академика В. В. Виноградова он получил возможность работать для серии «Литературные памятники»[1289]: