Не все из уволенных согласились с таким решением, и ряд бывших сотрудников ЛГУ добивались восстановления в должности. Наиболее деятельным апеллянтом был Игорь Петрович. Описав обстоятельства увольнения, приправив изложением событий, сопутствовавших выборам 1955 г., он направил свои объемные обращения «о вопиющем нарушении социалистической законности» в несколько инстанций: 1) прокурору Василеостровского района Ленинграда, 2) в Ленинградский городской суд, 3) в Министерство высшего образования СССР, 4) в ВЦСПС, 5) в Ленинградский обком КПСС…
Реакция не заставила себя ждать: МВО СССР прислал трех ревизоров для расследования обстоятельств, прокуратура проводила собственное выяснение и нервировала ректорат, судебная коллегия по гражданским делам Ленинградского городского суда в сентябре 1957 г. рассмотрела дело и признала приказ об увольнении Лапицкого незаконным. Больше всего беспокойств доставило обращение И. П. Лапицкого к 1-му секретарю Ленинградского обкома КПСС и члену Президиума ЦК КПСС Ф. Р. Козлову, по которому летом 1957 г. ректор ЛГУ А. Д. Александров вынужден был лично докладывать главе ленинградских коммунистов обстоятельства дела.
Однако именно непримиримая позиция А. Д. Александрова, сформировавшая окончательное мнение Ф. Р. Козлова на это увольнение, оказалась решающей. Ректор же, возмущенный жалобами бывшего доцента, открыто заявил члену Президиума ЦК КПСС, что возвращение И. П. Лапицкого в Ленинградский университет «рассматривалось бы коллективом научных работников университета как оскорбление». После этого разговора активность Министерства высшего образования СССР и районной прокуратуры сошли на нет, а решение суда осталось без последствий.
Попытки восстановиться на филологическом факультете предпринимались И. П. Лапицким и в дальнейшем. Но к тому времени его мания погромщика была диагностирована: он все больше времени проводил поблизости – на 5‐й линии Васильевского острова. Именно здесь, в городской психиатрической больнице № 5 имени «отца русской психиатрии» И. М. Балинского, Игорь Петрович проводил массу времени, получив даже, исходя из тяжести своего заболевания, II группу инвалидности.
Душевное заболевание меняло порой и поведение бывшего проработчика:
«С не меньшей страстью Лапицкий стал каяться. Он ловил на факультете, в Пушкинском Доме, на улице коллег и знакомых – пострадавших или нет, неважно – хватал их за руку, извинялся, захлебывался в потоке слов, плакал… Рассказывал, что ходит даже в синагогу отмаливать свои прежние антисемитские выходки и что раввин будто бы отпустил ему тяжкие грехи ‹…›.
В середине 1960‐х годов ‹…› Лапицкий зачастил на родной факультет: стал проситься на кафедру! Он был явно не в себе: наряду с прежними покаянными речами начал убеждать, что сейчас он нравственно чист, регулярно посещает богослужения и если бы ему поручили курс древнерусской литературы, то он бы его целиком построил на прославлении родной церкви… Любопытно, что и на факультете, и в отделе кадров нашлись заступники Лапицкого, они осторожно просили коллег смилостивиться, простить и принять несчастного. Но кафедра решительно отказала, и возврат заблудшего сына не состоялся»[1407]
.Эти обстоятельства, вместе с тем, не затупили его пера: в 1974 г. парткомиссия Ленинградского горкома КПСС опять разбирала его обращение с требованием восстановить его в университете…
«Вплоть до начала 90‐х годов Лапицкий продолжал ходить на различные конференции и открытые заседания. Обшарпанный, обтрепанный, одутловатый, он носит маску добряка: рот до ушей в улыбке, здоровается чуть ли не за двадцать метров до встречи, но мгновение – и улыбка вдруг исчезает, лицо искажается злобой, с губ слетают ругательства…»[1408]