«Там, в деле, были собраны все мои “левые” высказывания. Например, как, выходя из Дома офицеров вечером в воскресный день, я говорил: “Ну, опять начинаются черные дни”»[1443]
.«Это теперь многие уверяют, что они уже тогда все понимали. Нет, я не понимал. И если и оказывал какое-то сопротивление системе (освобождение), то шел на ощупь. Повинуясь какому-то инстинкту, врожденному, что ли, чувству справедливости»[1444]
.«Я никогда не отказывался от службы в контрразведке, хотя это и пыталась кое-какая писательская тля использовать против меня. Мне нечего было стыдиться. Не поверят: а я ведь освобождал»[1445]
.Иллюзий по поводу своих коллег по службе у Ф. Абрамова не было:
«…Отправился на вечер встречи ветеранов контрразведки в Доме офицеров. Славословили, возносили друг друга, пионеры приветствовали… Герои незримого фронта, самые бесстрашные воины… Верно, кое-кто из контрразведчиков ковал победу, обезвреживал врага… Но сколько среди них костоломов, тюремщиков, палачей своего брата… Я не мог смотреть на этих старых мерзавцев, обвешанных орденами и медалями, истекающих сентиментальной слезой… Ушел»[1446]
.О том, насколько переменился Ф. А. Абрамов, можно судить по записи А. И. Кондратовича от 27 ноября 1967 г.:
«Разговаривал с Ф. Абрамовым. Говорят (Солженицын), что Абрамов был когда-то следователем. И вот из следователя получилось такое, хоть веди на него следствие. Я сказал ему, что вот был Сталин, потом Хрущев, сейчас аппарат. И уже не ищут нигде защиты и помощи – тени, пустота, отсутствие. Если рукопись Драбкиной не может решить ни Демичев, ни Суслов… (уверен, что и Брежнев), – то это пустота и отсутствие. И это бюрократическое отсутствие есть вместе с тем и присутствие, но форма присутствия выражена в поручике Киже. Федя начал мне в ответ говорить такое, что и на бумагу трудно переносить. Вот тебе и следователь»[1447]
.Но весны 1949 г. Ф. А. Абрамову не удалось ни оправдать, ни стереть. «Ему было стыдно за свое прошлое, он хотел его зачеркнуть, забыть. Хотел, чтобы и другие забыли…»[1448]
Умер Федор Абрамов 14 мая 1983 г. прославленным советским писателем, лауреатом Государственной премии СССР. Ему было 63 года.
Александр Григорьевич, принадлежащий к «тройке 1949 года», также сделал большую карьеру. Справедливости ради стоит отметить, что он едва ли не единственный из всех активных проработчиков 1949 г. признал впоследствии свою вину: «Дементьев – в этом нет сомнений – стыдился и каялся. Иногда даже заявлял об этом публично»[1449]
. Однако та линия поведения, которую он избрал в 40‐х гг., не могла не отразиться на его дальнейшей жизни.Руководя ленинградской писательской организацией, активно участвуя в «литературной» жизни Ленинграда[1450]
, он продолжал оставаться и доцентом филологического факультета. В результате аттестации, проведенной в ЛГУ летом 1949 г. по приказу МВО СССР, председатель аттестационной комиссии филологического факультета Г. П. Бердников подписал 19 июля следующую характеристику: