Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

К 1960 г. состояние ленинградской филологии уже вошло в фольклор:

«Про ленинградских филологов в шутку говорят – все они делятся на три группы. Одни все знают и все понимают. Представителем их является Жирмунский. Другие все знают, но ничего не понимают. Их блестяще представляет Алексеев. И, наконец, ученых, которые ничего не знают и ничего не понимают, ярко возглавляет Пиксанов. Сказано зло, но в отношении Алексеева и Пиксанова верно»[1559].

Классическая филология на факультете эволюционировала настолько, что когда в 1974 г. ученице О. М. Фрейденберг, Б. Л. Галеркиной, удалось организовать большое заседание кафедры, посвященное памяти ее основателя, то разгорелся скандал. Оказалось, что Ольга Михайловна «не была филологом, лекции ее были более чем странные» (А. И. Доватур), что «все, что она написала, не выдерживает никакой критики» (Я. М. Боровский), что «наука, пользующаяся сплошными ассоциативными параллелями, – это не то, что обогащает классическую филологию, а просто вредит ей» (А. И. Зайцев); но наиболее показателен был тот вывод, что Ольга Михайловна Фрейденберг есть «полное отрицание ленинградской школы классической филологии»[1560].

Л. Я. Гинзбург в 1978 г. констатировала:

«Разговор о литературе питался когда-то молодым пафосом ученичества, потом волей к исследованию. В невылазной, все затопившей на этом участке скуке (после 30‐х годов) развилась постепенно неприязнь даже к самому этому слову – литературоведение (в 20‐х годах слова этого не было (говорили, история литературы, теория литературы). Оно появилось гораздо позже, как раз тогда, когда начало кончаться то, что оно означает)»[1561].

К тому времени, когда вдруг оказалось, что именно эти ученые – затравленные, убитые физически или морально – и составляли славу русской науки, они уже стали историей. Об этом не раз писал ученик В. М. Жирмунского Е. Г. Эткинд: