Идеология русской государственности. Континент Россия

Помещик закрепляется за землёю искусственно – ему её дают. Боярин когда-то мог сам стать князьком, завладев вотчиной силой оружия и/или политическими интригами. Тогда он претендовал на собственную автономную юрисдикцию, как феодалы Запада, хотя феодалом не становился: для этого нужно было бы в целом феодально организованное государство, чего в России не случилось. Помещик, напротив, самостоятельной политической роли не играл, будучи лишь частью политической силы в рамках сословной солидарности всех помещиков. В этом состояла и сила, и слабость самодержавия по сравнению с феодальной системой. Каждый помещик полностью зависел от решений государя, стоявшего неизмеримо выше помещика. Помещик должен был служить. Для службы ему давалось поместье, на доходы от которого он должен был содержать себя (со всеми и всем, что «прилагается»), вооружать и выставлять ополчение, обеспечивать подати. Внутренней политики, основанной на противостоянии «монарх – феодалы», тут быть не могло. Помещик-дворянин (то есть придворный, дворовой, слуга), в отличие от вотчинного боярина, был так же «крепок земле», как и крестьяне. И помещик, и крестьяне были крепостными царя. Управлять крепостными помещик должен был в государственном интересе. В этот период речь ещё шла о власти помещиков над крестьянами как о политической реальности. У крестьян должны были быть основания добровольного подчинения помещику, входящие в конструкцию государства.

Модернизация государства, его аппарата управления, армии, предпринятая Петром I, введение рекрутского набора, стратегические войны и масштабное строительство, развёрнутые им, имели определяющие последствия для отношений «помещик – крестьяне», вызванные изменением всего социума и места в нём упомянутых сословий. Дворяне не могли вполне удовлетворить царя одной лишь верностью (хотя на фоне боярских интриг в начале царствования Петра I личная преданность окружения была важна – как и во все времена). Им предстояло научиться новой военной и государственной службе на европейский манер. Внутри сословия была принудительно запущена конкуренция на незнакомых основаниях. С другой стороны, ополчение было более не нужно. Крестьяне стали простым трудовым ресурсом. Требовалось получить от них как можно больше – и этот ресурс использовался беспощадно, чем задавалось принципиально новое отношение к крестьянину. Власть над крестьянами начинала служить своего рода компенсацией помещику за необязательные усилия на службе, тем самым девальвируясь как власть. При этом пределы изъятия ренты были щедро повышены примером государства, которое в этом изъятии себя не ограничивало вообще. Патриархальное основание власти помещиков над крестьянами в рамках единой государственной службы исчезло. Но элита продолжала использовать его призрак.

После смерти Петра I во время начавшейся череды женских правлений и соответствующих «временщиков» (или теневых властных групп) у трона монолитное уже дворянство, недовольное временем Петра, вспоминало его с ужасом. Оно выступало единым фронтом, поддерживало сомнительный в своей легитимности трон, клянясь ему в верности в обмен на всё возрастающую компенсацию «за службу». Оно требовало компенсации уже и «за прошлую службу», за якобы (или действительно) понесённые при этом «тяготы и лишения».

В конце концов дворянство было освобождено от обязанности служить, одновременно получив самые широкие возможности фактического произвола в отношении крестьян. В 1762 году император Пётр III, на краткое время прервавший череду женских правлений, вынужден был подписать соответствующий манифест о дворянской вольности, а после его убийства Екатерина II была вынуждена подтвердить достигнутое дворянством свободное состояние. Оформлять произвол над личностью крестьянина юридически как рабство было политически невыгодно. Тогда бы исчезла политическая иллюзия власти над крестьянами (фактически утраченной), а вместе с ней и соответствующее политическое влияние дворянства в целом.