Идеология русской государственности. Континент Россия

Двадцатый век прошёл под знаком противостояния вовсе не капитализма и коммунизма. Капитализм – каким его описывал Маркс – скончался на полях мировой войны в двух отделениях с антрактом. Коммунизм противостоял нацизму и фашизму, с ними он и вёл непримиримый кровопролитный бой. А учитывая тот факт, что немецкий нацизм представлял собой особую политическую технологию расизма – стратегии Европы и, прежде всего, англосаксонской цивилизации (расы) – приспособленную для отдельного национального государства, то ясна и цена нашего союзничества в войне с Германией. Англосаксонское орудие, направленное против русских, вышло из-под контроля и стало угрожать своим создателям. Этот сюжет повторяется сегодня в напряжённой «работе» США по созданию террористических формирований (в форме якобы «войны» с ними) и направлению их в наше «подбрюшье».

Англосаксонской расовой борьбе, на острие которой оказались самозваные немцы, мы противопоставили стратегию борьбы классовой, социальной – и победили в военном конфликте. Вся наша жёсткая внутренняя коммунистическая организация русского общества и государства в XX веке была подчинена этой цели и была обусловлена необходимостью уничтожить противопоставленную нам расистскую цивилизационную стратегию и её технику. А вовсе не борьбой с капитализмом, который мы сами возглавили в смысле концентрации капитала и управления им путём превращения в государственный народный траст.

Сегодня мы стоим перед необходимостью противостоять новым технологиям расового превосходства, которые практикуются США и их сателлитами. По итогам мировой войны США перешли от фактической оккупации собственного населения (с помощью которой была преодолена Великая депрессия) к оккупации мира. Дело не в «гегемонии», не во власти и не в колониализме. Все эти формы в прошлом. И даже не в малопонятных «однополярности мира» и «глобализме». Всё это язык пропаганды агрессора. Оккупационный режим позволяет заменить деньги в марксовом смысле (как эквивалент товара, как средство закрытия сделок) долговыми расписками оккупационных властей, которые содержат лишь надежду на расчёт по ним, но никак не обязательство. Оккупированное население (враг) ничего не имеет права требовать от оккупационной администрации. Оккупационные расписки и есть пресловутый «доллар». Это и есть «глобализация» и «однополярный мир».

Вся наша внутренняя организация – от «общественного строя» до внутренней политики в узком смысле – должна позволить нам осуществить как собственную деоккупацию (дело начато, но пока не завершено до конца), так и деоккупацию нужной нам части мира. Это и есть принципиальное задание на следующий шаг русской стратегии после коммунизма XX века. Именно в этой деятельности нам нужны союзники – такова стратегия политики внешней. Фокус борьбы переносится из одной только военной сферы в совокупность нескольких сфер, среди которых едва ли не главной впервые становится действительная идеологическая борьба – противопоставление систем прикладного социального знания, а не навязывание светской веры или манипуляция психикой. Нам нужно не «меньше», а «больше» идеологии как таковой, нежели в XX веке. Развитой, продвинутой, мощной. И дело не в том, чтобы сделать её «общеобязательной», а в том, чтобы обладать и пользоваться ею по всему фронту проблем.

Согласие на оккупацию мира США получали не только за счёт военной силы, но и за счёт предложения экономики потребления. Так сказать, добрым словом и пистолетом. В других местах[414] мы уже писали, что в основе американского миропорядка лежит экономика потребления, порождённая и культивируемая Западом. Она не может саморегулироваться за счёт обычных рыночных механизмов, за счёт «капитализма», которого больше нет. Она основана на искусственном поддержании определённых диспропорций и должна регулироваться из одного центра. Якобы её хватит на всех. Что заведомая ложь: одновременно всегда пропагандировался сугубо расовый проект американского и западного превосходства – теория «золотого миллиарда». Но сегодня экономики потребления – «долговой» экономики без обязательств возврата «долга» (то есть это уже не долг) – не хватает самим США. Музыка больше не играет. Мы должны найти в себе силы управляемо отказаться от экономики потребления – как социум, как цивилизация, как раса.

Основные черты российской народной государственности, о которых мы пишем в этой книге, – установка на жизнеобеспечение народа и готовность к обороне (во всех её аспектах) – делают нашу страну пригодной к таким переменам. Монархическая же глубинная сущность нашего государства (дальновидность власти) способна обеспечить разработку и осуществление долгосрочных программ развития, без которых приспособиться к столь глубоким переменам невозможно. И наконец, демонстрируемая Россией способность выстраивать и поддерживать сложные индивидуальные отношения со странами-носителями самых разных интересов свидетельствует о политической зрелости нашего государства.