Иди и не греши

В келье у Димы стоял спертый воздух, и он первым делом занялся проветриванием и уборкой. Потом совершил молитву перед образами, с благодарением за благополучно совершенную поездку, и только после этого взялся за письма, пришедшие на его имя из разных концов. Среди многих писем делового характера, а как библиотекарь он вел обширную переписку с научными и монашескими кругами по вопросам истории монастыря, с целью написания отдельной книги, попались и письма личного плана.

Из Нижнереченска от Паши Жемчужникова пришло расширенное послание, в котором словоохотливый Паша хвастался тем, что издал в местном издательстве целый сборник детективов и грозился прислать один экземпляр в монастырскую библиотеку. Одновременно пришло письмо от Насти Романишиной, пребывавшей в женском монастыре, которая в очередной раз поверяла Диме свои сердечные тайны. Все тайны сводились к тому, что она в монастыре испытывала страстную тягу к возвращению в мир и от этого чувствовала себя великой грешницей. Дима, сам испытывавший время от времени похожие чувства, был уверен, что Насте следовало действительно жить в миру, тем более, что ее чувства к тому же Паше Жемчужникову имели все шансы на взаимность.

В своем очередном послании Алехандро Гонсалес поздравлял Диму и всю прочую монастырскую братию с Введением и просил объяснить, что, собственно, в этот день празднуется. Как обычно, он опережал события на пару недель, но, учитывая отсутствие какого-либо порядка в доставке писем в последнее время, можно было считать, что поздравление пришло вовремя.

В дверь кельи постучали, и Дима услышал слова молитвы:

— …Боже наш, помилуй нас!

— Аминь, — отозвался Дима. — Входите!

Открылась дверь, и вошел Леонтий, молоденький монашек, горячий поклонник монастырской библиотеки и ученик библиотекаря. Дима готовил его себе на смену, в случае, если ему придется уходить.

— С приездом, — заулыбался Леонтий. — Заждались уже… Чего задержался, отче преблагий?

Они расцеловались по обычаю и сели.

— Разные дела, — отмахнулся Дима. — Лучше расскажи, как тут? Слышал, вы все воюете, да?

— Слегка, — рассмеялся Леонтий благодушно. — Григорий опять обличал книжников и фарисеев, вот и пришлось выступить. Но Григорий, тот не слишком умен, с него и спроса нет. Его отец Флавиан заводит, вот что.

— Ну и Господь с ними, — сказал Дима. — Оставь ты их в покое, у них одно в жизни удовольствие, ближних обличать, а ты и того их лишить хочешь.

Леонтий рассмеялся.

— А вправду говорят, что в Москве уже вовсю с еретиками молятся? — спросил он вдруг.

— Это называется экуменизм, — со вздохом сказал Дима, являвшийся противником экуменических контактов. — Но явление это чисто политического характера, и потому беспокоиться преждевременно не стоит. Наемники молятся, а добрые пастыри по-прежнему сторонятся.

— Еще говорят, — сказал Леонтий, — что на строительстве храма Христа Спасителя на каждом кирпиче по три шестерки стоят. Печать Антихристова.

— И ты веришь? — усмехнулся Дима.

— Не знаю, — пожал плечами Леонтий.

Со стороны церкви Стефана Пермского послышался колокольный звон, звонили к Евангелию. Дима с Леонтием поднялись и дружно перекрестились.

— Не бери в голову, — сказал Дима, садясь на место. — Лучше скажи, ты по-прежнему у отца Зосимы подвизаешься?

— У него, благодетеля, — сокрушенно вздохнул Леонтий. — Великий подвижник мог бы быть, спаси его Господи, если бы с Флавианом не связался.

— Скажи-ка, — спросил Дима. — У Зосимы есть визитные карточки?

— Чего? — не понял Леонтий.

— Визитные карточки, — повторил Дима. — Такие маленькие карточки, где написано его имя, телефон, адрес. Нет?

Леонтий покачал головой.

— Чего не знаю, того не знаю.

— Ну и ладно, — сказал Дима. — Пошли тогда на службу, старче, там как раз елеепомазание начинается.

Отправившись в храм, Дима невольно подумал о том, что дух подозрительности, свойственный всякому расследованию, резко противоречит монашескому смиренномудрию и умиротворению. Другое дело, что на самом деле умиротворения в монастыре было не так много, как хотелось, и подозрительность рождалась не только от расследования, но и от многих других причин. Целая группа насельников монастыря, наслушавшись мрачных пророчеств отца Флавиана, архимандрита, сосланного сюда в ссылку за многие свои прегрешения, образовала внутреннюю оппозицию, усматривая в деятельности нынешнего наместника чуть ли не знаки последних времен. Дима знал, что Флавиан, бывший некогда наместником известного монастыря на Западе, прославился грубостью, пьянством, чуть ли не рукоприкладством. В прежние годы были у него мощные покровители в лице представителей власти, которых он и поил у себя в обители, но когда церковь немного освободилась от опеки властных структур, то первым делом очистилась от одиозных фигур, вызывавших ропот в среде верующих. Одной из таких жертв стал и архимандрит Флавиан, лишившийся всех своих привилегий и сосланный рядовым монахом в Ксенофонтову пустынь.