Иди на голос (СИ)

Лейле показалось, будто из ушей вынули затычку — такой кругом разразился гвалт. Два дюжих стражника сбили Летарда с ног и поволокли прочь с помоста — к столбу, где уже стоял привязанный воевода.

— Ты сделал свой выбор, разбойник! — опомнившись, завопил северянин. — На костре хватит места и на двоих! И да падёт на вас обоих проклятье богов!

Но его уже никто не слушал. Все взгляды были обращены к двум фигурам возле столба — туда, где поленья уже были готовы заняться от поднесённого факела. И в этот последний миг воевода вдруг повернул голову — и синими, как небо, глазами взглянул прямо на Лейлу.

Лейла застыла, не в силах даже моргнуть. Несколько мгновений воевода всматривался в её лицо, словно не мог поверить, что ему не мерещится. Наконец разбитые губы чуть дрогнули:

«Лейла?»

«Бенегар…»

Ещё несколько непомерно долгих мгновений воевода смотрел на Лейлу, не отрываясь. Казалось, он оттискивал её облик в зрачках, как в мокром песке. И наконец беззвучно приказал:

«Не смотри».

— Бенегар, Бенегар! — в голос закричала Лейла, но взгляд воеводы уже отпустил её. — Бенегар!

Лейлин крик потонул в общем стоне толпы. Бесцветное на солнце пламя рванулось вверх, пожирая намасленные поленья. Вот его языки уже коснулись ног Бенегара. Перекинулись на одежду, взлетели по ней выше, к самому лицу…

Дикий сдвоенный вопль расколол небо над площадью. И Лейла не выдержала — выпростала прижатые к телу руки и закрыла глаза ладонями, хоть и знала, что это не поможет. Никто и ничто уже не поможет.

Крик всё длился и длился — то затихая, то взмывая вверх, нечеловеческий, полный муки и боли.

Комментарий к Камень и огонь

К образу воеводы ближе всего две песни Тэм Гринхилл. В этом тексте Бродяжка их не поёт, и всё же именно они описывают Бенегара точнее любых других: “Стражи последнего рубежа” и “Braveheart”.

Слушать рекомендую именно в такой последовательности.

========== Голос во мраке ==========

Человеческое тело горит долго. Это только кажется, что сжечь его ничего не стоит. Легко вспыхивают лишь волосы и одежда, а пляска пламени по коже и есть самое мучительное. Тогда-то и исходят криком, а затем приходит тёмное забытьё — если повезёт наглотаться дыма, конечно. Тела казнимых всё ещё корчатся на костре, но виною тому уже не боль — это скручиваются от жара тугие сухожилия, сжимается пересохшая кожа. Мясо, кости и жилы сгорают медленно, с удушливым чадом, от которого раздирает горло даже вдалеке, у самого края площади. Жирная сажа мажет лицо, а в одежду и в волосы намертво въедается запах, который ни с чем не спутаешь — едкая вонь палёной человечины.

Сколько они простояли на площади, как пробивались сквозь толпу, как добрели до замка — Лейла не знала. Из памяти будто вырезали кусок, оставив дыру без заплаты. Очнуться заставила резкая боль, пронзившая плечи. Лейла вдруг поняла, что она в кладовой, набитая доверху корзина уже не на спине, а стоит на полу, грозя опрокинуться, а натёртые ремнями полосы горят так, слово по плечам и спине провели калёным железом.

Наверное, если б заплакать, было бы легче, но слёз не было. Сухое горе комом стояло в горле, выжигало глаза. Руки двигались сами, разгружая корзины, раскладывая по ларям и полкам припасы, и впервые со своего появления здесь Лейла не чувствовала сытных запахов, царивших в кладовой.

Дым и гарь, и ничего больше.

Стоя возле камина, она снова и снова принюхивалась к собственным пальцам, прокопчённым насквозь. Огонь потрескивал, и от этого звука мучительно хотелось зажать уши и бежать куда подальше. Но делать этого было никак нельзя. Над огнём висел пузатый котёл с водой, которая вот-вот должна была закипеть. На столе возле камина своей участи дожидались рябчики — множество рябчиков, в перьях, но уже с отрубленными лапами и головой. Каждого рябчика предстояло окунуть в кипяток, чтобы потом ощипать и выпотрошить.

Со дна котла начинали подниматься медленные одинокие пузыри. Лейла ждала, изредка жмуря зудящие, вспухшие от дыма глаза. Каждый раз, поднимая веки, она видела одно и то же полено — свежее, плохо просушенное, с необрубленными веточками. Кора на них сморщивалась от жара, и ветки изгибались в огне, как живые… совсем как человеческие руки.

Наконец вода закипела. Крюком стащив тяжёлый котелок с подвеса, Лейла опустила его на стол, поближе к рябчикам.

— Ну что, девка?

Человеческий голос за спиной застиг врасплох. Лейла вздрогнула, но не обернулась — только усилием воли заставила себя распрямить спину. Боль колом вонзилась между лопаток, но Лейла и бровью не повела. Бешеной собаке нельзя показывать слабость. Перед тем, кто тешится твоей мукой, нельзя поникать плечами. И в глаза смотреть тоже нельзя… будь он один или целая толпа.