Иди на мой голос

Артур промолчал. Он выглядел хмурым и сосредоточенным. Немигающий взгляд устремился в окно, и я этот взгляд хорошо знал. Таким Артур становился, когда хотел исчезнуть. Скрыться очень надежно, от всех вокруг.

– У вас есть идеи, что делать? – наконец спросил токсиколог.

Если бы я знал. Что-то подсказывало мне, что разговор с Моцартом кончится отнюдь не мирно. Как бы ни разглагольствовал Эгельманн, о чем бы ни думал я сам, у нашего противника были свои рычаги, чтобы надавить на нас. Помедлив, я ответил:

– Выслушать. Не спорить. Не дать ему нас убить. И уже тогда думать дальше.

Артур кивнул. А вот Эгельманн, не слыша нас, сосредоточенно смотрел в окно. У него план явно уже был. Свой. И пока он почему-то не собирался им делиться.

[Лоррейн]

Я сжалась в углу и зажмурилась, но даже сквозь сомкнутые веки чувствовала внимательный взгляд Кристофа. Лошади тронулись; сразу понеслись быстро. Я не двигалась, скованная тупым оцепенелым равнодушием. Мисс Белл.

– Ты изменилась, Лори.

Голос звучал тихо и высоко, почти по-мальчишески. Если не открывать глаз, можно было поддаться иллюзии: мне двенадцать, Кристофу тоже, мы едем куда-то в Лондон. На мне гимназистская форма, мои волосы еще не стали жидкими и жесткими, нога здорова. Я не умею целоваться и не умею стрелять. А дома папа. Живой.

– Ты ненавидишь меня. Да?

Я открыла глаза. Кристоф улыбался мне, как раньше, так, будто мы виделись только вчера. Мне снова захотелось ударить его. Точно угадав мысль, он грустно рассмеялся.

– Ты лгал все время, что мы дружили.

– Пойми, Лори. – Он опустил взгляд. – Я действительно верил, что вылечусь. И что вернусь. Но…

– Ты должен был рассказать! – перебила я. – Сразу! С самого начала!

Кристоф покачал головой. Он не кричал на меня в ответ, а почти шептал.

– А разве подобная болезнь – не клеймо? Двенадцать – не десять, все уже хотят взрослеть. Я… все надеялся, что это ошибка. Глупость, так не бывает. Похоже на сюжет книги или желтой статейки: нестареющий мальчик. Вечный мальчик. И вот, мне больше двадцати, а вы верите, что пятнадцать. Я мог еще строить иллюзии? Ох, Лори…

Он потер подбородок – острый, безупречно гладкий. Детский.

– Те, с кем я когда-то учился, брили усы, заводили детей. А я… выйди я на улицу без каблуков и джентльменского наряда с подплечниками, – мне едва дали бы четырнадцать. Даже ты, Лори. Что говорить о Фелис? Она стала бы моей женой, зная все это? Зная, что не родит от меня, что, скорее всего, я не смогу даже…

Он зажмурился и вдруг тихо застонал. Румянец, вспыхнувший было на щеках, исчез, кожа словно посерела. Некоторое время он молчал, потом шепнул, поднимая глаза:

– Прости. Это гадко. Прости, я…

Мы говорили будто о разном. На разных языках. С разных сторон одного кошмара.

– Ты исчез, когда она нуждалась в тебе, Кристоф, неужели ты не понимаешь? Она думала, ты сбежал, узнав, что пожар изуродовал ее, что она лишилась состояния!

– Лишилась состояния…

Он протяжно рассмеялся. Я и сама теперь знала, какую сказала чушь. Марони получал от Фелис не только взрывчатку, но и деньги. Она сама наняла его брата, подтолкнула к матери. И… еще одна догадка все еще не прижилась в рассудке. Нет, Фелисия не могла. Она заплатила бы слишком высокую цену своим уродством, если бы действительно замышляла убить мать. Нет… Она же вернулась в школу, пыталась жить дальше, только потом…

– Она бы не сделала всего, что сделала, если бы ты был рядом, – тихо и упрямо сказала я. – Она отступилась бы.

– Как же сильно ты ее любила.

– Сильнее, чем ты. – Слова сорвались с губ сами. Кристоф усмехнулся.

– В отличие от тебя я знаю: Фелисия не поворачивает назад. Она хотела избавиться от всех, кто мешал ей. Не просто избавиться.

– Конечно, вы знаете ее намного лучше, чем я, мистер Моцарт.

В ответ я вложила всю скопившуюся горечь; он прозвучали хрипло и жалко. С ним захлебнулась моя обида. Кристоф внимательно взглянул на меня, потом опустил глаза.

– Мне было все равно. Я готов был помочь ей.

– Помочь? – прошептала я. – Убивать людей?

– Узнать правду об ее предке. Понять его душу. Она ведь глубже, сложнее высоколобой пьески, написанной русским.

– Как осточертели эти разговоры о предках. – Я откинула голову на спинку сиденья. – Кристоф, однажды я сказала ей, что все эти люди давно умерли и равняться на них глупо, какими бы хорошими или плохими они ни были. Но…

– Фелисии нужно узнать. Он никого не убивал.

– Нормальным образованным людям это прекрасно известно, – холодно отозвалась я. – Ты не открываешь истины. Сальери с Моцартом всего лишь жили в одно время.

Кристоф сцепил руки в замок.

– Чуть больше. А для века интриг – намного. Тетрадь, привезенная Артуром…

Мне все еще хотелось ударить его, хотя бы словами, и я перебила:

– Кстати об Артуре. Уже представляешь, как приятно ему будет узнать, что почти родной сын просто пользовался им?

С прежним спокойствием Кристоф обратил глаза к окну.

– Это мое дело. Мое и его. Он был нужен мне по многим причинам, и главная – далеко не крыша над головой.