Иди на мой голос

– А знаете, мисс Белл… – вдруг окликнул он меня. – Я могу платить лишь за две трети дома, который снимаю неподалеку. Одна треть остается свободной. Две комнаты и часть чердака. Плата небольшая, но в моем кошельке это дыра. Может быть, вас… это привлекает? Если вас не пугают игра на фортепиано и ядовитые растения-хищники в некоторых комнатах. И если вы обещаете не водить слишком много мужчин, не заводить кошку и… не приглашать педерастов, о которых рассказывали в день знакомства.

Я медлила. Дождь, в который превратился снег, заливался мне за шиворот. Я обернулась и встретилась взглядом с матерью.

«Позови меня назад». Что-то глупое, трусливое и усталое шептало это во мне. Прошептало уже трижды, захлебываясь и сбиваясь. Говорят, матери могут слышать мысли своих детей. Моя определенно не могла или не хотела. И я сказала:

– Дельная мысль, мистер Нельсон. Так уж и быть, лишних педерастов в доме не будет. А вот насчет кошки…

Он усмехнулся.

– Славно. Кошку можно обговорить. Идите сюда.

Я взяла его под руку. В эту секунду мне стало спокойнее. Мне даже захотелось почему-то поцеловать Падальщика в щеку, как я часто целовала Дина, что я и сделала, встав на носки. Он, правда, поморщился, но хотя бы не стал вытираться.

– Я в деле. – Я снова взглянула на мать: – Жди меня. И кстати, заведи собак, чтобы к твоим дочерям никто не лазали в окна.

– Шлюха!

В голову мне полетела бутылка, но вовремя оказалась в руке у Нельсона – он схватил ее за длинное тонкое горло. Секунду сыщик, щурясь, смотрел снизу вверх.

– От благородной-то леди… Хм… – и он потянул меня за собой вперед.

[Артур]

…Клянусь Богом, что любил. Любил Хелену больше жизни и не знал, чего Леди потребует от меня. Она вправе была требовать многого: заблудший и отчаявшийся, именно ею я был однажды вытащен из опиумного притона – ради забавы или по доброте, трудно сказать. Она помогла мне получить место учителя. Она открыла передо мной многие двери. Но плата оказалась непосильной. Я молю о смерти.

Знали бы вы, как я хотел сразу все рассказать детективу. Но воля моя была парализована, и лишь сейчас я могу писать это. Я решился – и отвернулся от Леди. Дни мои сочтены: скоро она придет за мной.

Никогда не пожелаю вам очнуться над мертвым телом любимой, с осознанием, что под вашими руками только что перестал биться ее пульс. Берегитесь этой женщины. Она уже знает о вас все.

Дин отложил последнюю страницу. Окровавленное письмо Блэйка он переписал от руки и сложил оригинал с копией в одну папку.

Подняв усталый взгляд, констебль улыбнулся.

– Спасибо, что помогли.

Я кивнул, потирая веки.

– Как думаете… почему она не забрала это письмо, убив его? Он ведь обвинил ее.

– С этими злодействами и гениями? – уточнил Дин, поправляя повязку на голове. – Разве это обвинение?

– «Гений есть злодейство…» – процитировав по памяти, я нахмурился: – Это звучит как бред. Что заставит человека верить в это…

– Собственная посредственность? – спросил Соммерс. – Работы Блэйка едва ли гениальны, иначе он не довольствовался бы местом учителя. Хотя сестра Лори, тот воинствующий художник из трущоб и любитель пейзажей тоже не гении. Зачем их убивать? Впрочем… – Дин хмыкнул. – Что я в этом понимаю? Живопись для меня темнее леса.

Я кивнул, поднялся на ноги и потянулся, разминая затекшие плечи.

– Вот именно. Как сказал кто-то известный, «Только талант способен распознать гения».[21] Вот только не думаю, что, распознав гения, талант сразу схватится за яд.

– А я слышал о каком-то композиторе… – начал Дин, но я торопливо прервал:

– Убийство Моцарта – байка из желтых газет. Он умирал долго и тяжело, его случай часто разбирают обучающиеся на кафедре судебной медицины. И склоняются к тому, что его вообще не травили, во всяком случае, намеренно. Он принимал ртуть, позволял себе всякие излишества, не очень аккуратно лечился…

Соммерс кивнул, но вид у него был задумчивый.

– А все же странно, что, убив художника, кто-то оставил рядом с трупом ноты.

Партитура была брешью и в моей логике, но я не собирался сдаваться.

– Да. Герберт сказал, это что-то авторства Антонио Сальери. Но я сомневаюсь, что Блэйк имел к этому отношение. Она подбросила лист.

– Зачем?

Я повертел в пальцах ручку и отложил на стол. Ответ был довольно прост и поэтому крайне тревожен.

– Она играет.

– Мистер Сальваторе…