Иди, вещай с горы

«Он» – был отец, но он так и не приехал. И вскоре Элизабет стала говорить только: «Я отсюда уеду». Оно висело, это решение, тяжелым драгоценным камнем между ее грудями и было написано огненными буквами на темном небе ее сознания. Но одного Элизабет не учла: погибели предшествует гордость, а падению – надменность. Этого она не знала, да и не представляла, что может пасть. Сегодня она задумалась, удастся ли ей передать обретенное знание сыну, помочь ему вынести то, что нельзя уже изменить, сумеет ли он когда-нибудь простить мать – за ее гордость, неосмотрительность, за сделку с Богом! Сегодня перед внутренним взором Элизабет пронеслись годы до ее падения, проведенные в темном доме тетки – доме, где всегда пахло затхлым бельем и старыми женщинами. В нем витали отзвуки их сплетен, а воздух пронизывал запах лимона, с которым тетка всегда пила чай, жареной рыбы и самогонки – кто-то держал в подвале самогонный аппарат. Эта возникшая перед ее глазами картина была полной и потрясающе достоверной. Элизабет видела, как она входит в комнату, где сидит тетя, как, исходя страхом и ненавистью, стоит перед ней, словно закованная в броню; война между ними не прекращалась ни на час, и даже теперь продолжалась в ее снах. Элизабет понимала, в чем именно с самого начала винила тетю – ведь та вырвала испуганную девочку из рук отца, которого дочь бесконечно любила. И еще сознавала, как случилось, что иногда, смутно и неохотно, она чувствовала, что отец предал ее – не перевернул же он землю, чтобы забрать дочь у женщины, которая ее не любила и которую не любила дочь! Правда, сегодня вечером Элизабет чувствовала, попробовав сама и проиграв, чего стоит перевернуть землю. Как знала и то – отчего слезы, катившиеся по ее щекам горечью, хуже полыни, оседали на губах, – что без гордости и злобы, которые долгие годы носила она в сердце, ей ни за что бы не вынести жизнь с тетей.

И еще она думала о Ричарде. Это он забрал ее из теткиного дома, увез с Юга и привел в град погибели. В жизни Элизабет Ричард возник неожиданно, но с момента появления и вплоть до самой своей смерти он был для нее всем. Даже сегодня в глубоко сокрытом, почти недоступном уголке сердца, где таится правда, Элизабет знала, что не хотела бы прожить жизнь, не встретив Ричарда, и не могла отрицать того, что, пока он был с нею, райское блаженство не значило для нее ничего, и, заставь ее выбирать между Ричардом и Богом, она, пусть и обливаясь слезами, отвернулась бы от Бога.

Потому и Бог отвернулся от нее. Теперь она за все расплачивалась, и сыну достанутся в наследство ее гордыня, ненависть, злоба, глупость и порочность.

Ричард не был уроженцем Мэриленда, но здесь он работал, и в лето их знакомства был продавцом в бакалейной лавке. Шел 1919 год; Элизабет родилась на год позднее столетия. Ричард казался ей очень взрослым – ему было двадцать два года. Она сразу обратила на него внимание: молодой человек был замкнутым, неразговорчивым и не очень вежливым. Тетка говорила, что отпускает он продукты с таким видом, будто надеется, что покупатель ими отравится. Элизабет нравилось смотреть, как Ричард двигается, тело у него было худощавое, стройное и нервное – как струна, думала Элизабет. В его повадках было нечто кошачье – как и представители этого вида, молодой человек ступал как бы на подушечках пальцев ног, держался так же величаво и равнодушно; лицо его было невозмутимым, никакого огонька в глазах. Он непрерывно курил и, даже складывая цифры, не выпускал сигарету изо рта, а иногда, уходя за товаром, оставлял дымившуюся сигарету на прилавке. Когда кто-то входил, он говорил «Доброе утро» или «Добрый день», не поднимая головы, c равнодушием, граничащим с высокомерием. Когда клиент, купив все необходимое, поворачивался, чтобы уйти, Ричард бросал тому вслед «Спасибо», и это слово звучало так похоже на ругательство, что люди в удивлении оборачивались.

– Не нравится ему работать в этом магазине, – однажды сказала Элизабет тетке.

– Ему вообще не нравится работать, – презрительно отозвалась та. – В этом он похож на тебя.

Одним солнечным летним днем (в ее памяти этот день навсегда остался «солнечным») Элизабет пришла в магазин в белом легком платье, самом лучшем из всех; волосы она только что выпрямила, завила на концах и перевязала алой лентой. Они с тетей собирались пойти на большой пикник, затеянный прихожанами их церкви, и Элизабет послали купить лимоны. Хозяин лавки, грузный мужчина, сидел на улице и обмахивался газетой. Когда Элизабет проходила мимо, спросил, не жарко ли ей, она что-то ответила и вошла в темное, дурно пахнущее помещение, где жужжали мухи, а за прилавком сидел Ричард и читал книгу.

Элизабет в то же мгновение испытала чувство вины за то, что его побеспокоила, и в свое оправдание пробормотала, что ей нужно лишь несколько лимонов. Она ожидала, что молодой человек обслужит ее в своей обычной сдержанной манере и вернется к оставленной книге, но он вдруг улыбнулся и произнес:

– И больше ничего? Подумай хорошенько. Может, забыла чего-нибудь?